— Он хотел получить у матери деньги и визит Ронни был частью сделки...
— Откуда вы это знаете?
— Мне сказала Элизабет.
— Это похоже на нее, она холодная, — но тотчас же добавила, желая быть справедливой к свекрови:
— Я не должна этого говорить. Она достаточно страдала. Мы со Стенли никогда не были для нее утешением, всегда только брали, ничего не давая взамен.
— Что вы брали?
— Деньги...
Она злилась на себя.
— У Элизабет много денег?
— Разумеется, она богата. Она составила состояние на строительстве Каньона Истейтс и у нее еще остались сотни акров. — Ну, они не приносят большой прибыли, не считая нескольких акров авокадо... У вашей свекрови подозрительно много неоплаченных счетов...
— Это потому, что она богата. Богачи никогда не платят по счетам. У моего отца в свое время был небольшой спортивный магазинчик в Рено. И он был вынужден постоянно грозить судом именно тем людям, для которых его счета ничего не значили. У Элизабет тысячи долларов годового дохода.
— Сколько тысяч?
— Точно я не знаю. Она не афиширует своих доходов, но она их имеет.
— Кто унаследует состояние, если она умрет?
— Типун вам на язык! — в ее голосе прозвучал суеверный страх. — Доктор Жером сказал, что она выздоравливает, — она овладела голосом. — Приступ был вызван только влиянием тревоги и шоком.
— Говорит она нормально?
— Разумеется. Но на вашем месте я сейчас не мучила бы ее.
— Я урегулирую эти вопросы с доктором Жеромом, — успокоил ее я. — Но вы не ответили на мой вопрос. Кто ее наследник?
— Ронни, — произнесла она тихо, но вся ее поза выдала сильное волнение. — Вы тревожитесь, кто вам заплатит, мистер? Вы поэтому сидите здесь вместо того, чтобы искать его?!
Я не стал отвечать, а просто помолчал некоторое время, пока она не успокоится. Гнев и боль пульсировали в ней, сменяя друг друга... Она обратила гнев на себя, теребя подол платья, словно готовая разорвать его. — Не делайте этого, Джин.
— Почему? Отвратительное платье!
— Ну, так переоденьтесь. Нужно взять себя в руки.
— Я не вынесу этого ожидания!
— Должны вынести. Видимо, это продлится еще какое-то время. Это не так просто. Пришлось бы прочесать пол-Калифорнии и кусок океана в придачу, — у нее было такое убитое лицо, что я добавил:
— У меня есть верный след, — я вынул объявление с фотографиями отца Стенли и жены Килпатрика. — Вы видели вот это?
Она склонилась над листком.
— Да, но вскоре после того, как оно появилось в «Кроникл». Стенли дал это объявление без моего ведома, когда мы были в Сан-Франциско в июле. Матери он тоже ничего не сказал. Она страшно злилась, увидав объявление.
— Почему?
— Сказала, что он откапывает старый скандал. Но, кажется, это не беспокоило никого, кроме нее и Стенли.
«И Джерри Килпатрика, — подумал я, — и его отца, и, возможно, искомой женщины...»
— Вы знаете, кто эта женщина, миссис?
— Как говорит Элизабет, ее фамилия Килпатрик, она была женой здешнего посредника по продаже недвижимости, Брайана Килпатрика.
— В каких отношениях с Килпатриком находится ваша свекровь?
— Насколько мне известно, в очень хороших. Они совладельцы — вместе застраивали Каньон Истейтс.
— А что вам известно о сыне Килпатрика, Джерри?
— Наверное, я не знаю его. Как он выглядит?
— Худой парень, лет девятнадцати, с длинными рыжеватыми волосами и бородкой. Очень нервный — треснул меня вчера вечером пистолетом по голове. — Это он взял Ронни с этой девушкой на яхту?
— Он.
— Возможно, я и видела его, — глаза ее устремились куда-то вдаль, словно она исследовала свою память. — У него тогда не было бороды, но, кажется, это он был у нас дома как-то вечером, в июле. Я видела его всего какое-то мгновение, Стенли сразу же закрылся с ним в кабинете. Кажется, он пришел с этим объявлением... — она запрокинула лицо. — Вы думаете, что он нам мстит? За то, что его мать сбежала с отцом Стенли?
— Все может быть... Парень, кажется, до сих пор любит мать. Не исключено, что он именно у нее будет искать укрытие.
— Значит, нам нужно найти ее, — сказала Джин.
— Я тоже так думаю. Если можно верить имеющимся у меня сведениям, экс-миссис Килпатрик проживает где-то на Полуострове, к югу от Сан-Франциско.
Она ухватилась за это, как утопающий за соломинку.
— Вы поедете туда? Вы же сделаете это для меня? Сегодня же?
К ее щекам снова прилила отхлынувшая кровь и мне было жаль охлаждать этот пыл.
— Разумней будет подождать, пока мы не отыщем более ясный след. Джерри участвовал в регатах в Инсенейд и с той же вероятностью мог отплыть в том направлении...
— В Мексику?
— Многие молодые люди направляются туда. Разумеется, нельзя отмахиваться и от следа, ведущего на Полуостров...
Она встала.
— Я сама туда поеду.
— Нет, вы останетесь здесь, миссис.
— В этом доме?
— Во всяком случае, в городе. Маловероятно, что это похищение с целью получения выкупа, но если это все же так, то похитители рано или поздно выйдут на вас.
Она глянула на телефон, словно он уже зазвонил.
— У меня нет денег...
— Вы только что говорили о богатстве своей свекрови. При крайней необходимости деньги вы найдете, это даже хорошо, что вы затронули эту тему.
— Потому что я не заплатила вам...
— У меня не горит. Но вскоре нам может понадобится некоторая сумма наличными...
Она снова встревожилась и заходила кругами по тесной комнатке, рассерженная и нескладная, в черном платье не по фигуре.
— Я не стану просить денег у Элизабет, могу поискать работу...
— В данной ситуации это не слишком реально.
Она остановилась передо мной. Мы обменялись короткими взглядами, которые могли стать обещанием остаться врагами навеки, но с той же вероятностью — клятвой в вечной дружбе, на жизнь и на смерть. Долго сдерживаемый гнев вскипал в ней, словно вулканическая лава в недрах земли, глубже, чем горечь неудавшегося замужества и боль вдовства. Но заговорила она более уверенно, словно окончательно разобралась во мне.
— Коль скоро мы говорим о реальности, так какие шаги вы предприняли для поисков моего сына?
— В данный момент я жду разговора с неким Вилли Маккеем, владельцем сыскного бюро в Сан-Франциско. Он знает район залива, как собственные карманы, и я хотел бы получить его содействие.
— Так сделайте это. Необходимые деньги я достану, — она произнесла это так, словно все решила и не только относительно денег. — Но что намерены делать вы?
— Ждать. Задавать вопросы.
Она нервно махнула рукой и снова села.
— Ничего... Только задавать вопросы...
— Это и меня временами мучает. Некоторые люди и без вопросов рассказывают мне разные вещи. А вот вы к таковым не относитесь...
Она подозрительно глянула на меня.
— Что еще такое?
— Да так... Странным был этот ваш брак...
— И вы хотите, чтобы я рассказала вам о нем...
Это был не вопрос, а констатация факта.
— Охотно послушаю.
— И с какой стати я должна вам рассказывать?
— Потому что вы впутали меня во все это.
Это снова ее разозлило, что, впрочем, было несложно, гнев словно дремал под ее тонкой кожей.
— Я слыхала, что есть болезнь, когда люди подсматривают за другими. А вот вы подслушиваете!
— А чего вы стыдитесь?
— Мне нечего стыдится! — ответила она. — И оставьте меня в покое, я не хочу об этом говорить.
Некоторое время мы сидели в молчании. Я чувствовал, что как никогда близок к тому, чтобы влюбиться в нее, отчасти потому, что она — мать Ронни, но также и потому, что это молодая и красивая женщина. Ее фигурка в тесном черном платье брала меня за сердце, однако траур словно окружал ее тенью, сквозь которую я не мог пробиться. Кроме того, напомнил я себе, я вдвое старше ее. Она открыто смотрела на меня, словно читая мои мысли.
— Мне трудно об этом говорить, — произнесла она. — Я даже себе в этом не признавалась. Мой брак был ошибкой. Стенли жил в своем мире, и я не сумела войти в этот мир. Возможно, будь он здесь, он сказал бы то же обо мне. Мы никогда не говорили об этом... Жили под одной крышей, но каждый — своей собственной жизнью. Я занималась Ронни, а Стенли все глубже уходил в свои поиски. Я иногда подглядывала за ним, когда он запирался в кабинете, сидел и часто бесцельно перебирал бумаги и фотографии. Он выглядел, как человек, считающий деньги, — добавила она с неожиданной невольной усмешкой. — Однако мне не следовало относиться к нему так несерьезно, — она словно подводила итог. — Я должна была намного серьезнее воспринимать все это. Пастор Райсман предупреждал меня, и был прав, как я сейчас вижу...