Хатавей кивнул.
– Я видел этот экран. Их теперь строят по всему городу. Что вы теперь собираетесь делать, доктор?
Франклин злобно ударил ногой по колесу. Его удивляла беззаботность Хатавея.
– Ничего, конечно. Черт побери, может быть, из-за твоих дурацких страхов у меня появился синдром самовнушения.
Хатавей кулаком ударил по крыше машины.
– Не несите чепуху, доктор! Если вы не верите своим чувствам, что же вам остается делать? Они захватят ваш мозг, если вы не защитите его! Нужно действовать решительно и без промедления, пока мы еще не парализованы!
Франклин протестующе вскинул руку.
– Минуту! Если эти экраны возводятся по всему городу, то кто же будет объектом их внушения? Не могут же все люди быть загипнотизированы? Да и никому не выгодно вкладывать миллиарды в строительство этих экранов и плакатов. Ведь между конкурирующими фирмами может разразиться настоящая война, а «торговая война» смертельна для всего общества.
– Вы правы, доктор, – кивнул Хатавей. – Но вы забываете об одной вещи. Капиталовложения будут оправдываться тем повышением спроса на различную продукцию, которое неминуемо вызовет действие экранов. К тому же рабочий день увеличат с двенадцати до четырнадцати часов. Кое-где на окраинах воскресенье уже рабочий день, и это считается нормой. Вы понимаете, доктор, люди работают почти сто часов в неделю!
Франклин отрицательно покачал головой.
– Люди не поддержат этого.
– Им не останется ничего другого. В конце концов мы будем работать двадцать четыре часа в день, по семь дней в неделю! И никто не посмеет воспротивиться! Нам оставят свободное время лишь на то, чтобы тратить деньги на разные покупки! – Хатавей схватил Франклина за плечо. – Вы согласны со мной, доктор?
Франклин лихорадочно размышлял. В полумиле за патологическим отделением возвышался массивный силуэт экрана, и по нему еще ползали рабочие, проверяя и налаживая оборудование. Госпиталь располагался далеко от воздушных линий – больным нужен покой, – и доктор был уверен, что экран никак не относится к аэропорту.
– Разве это не запрещено так называемым законом о подсознании? Профсоюзы не допустят этого!
– Пустая надежда. Экономические догмы за последние десять лет сильно изменились. Это раньше профсоюзы могли влиять на экономику, теперь под их контролем всего лишь пять процентов всей промышленности.
Единственное, в чем они нуждаются, – это рабочая сила. «Подсознательная реклама» будет обеспечивать эту потребность.
– И что же ты планируешь предпринять?
– Я не расскажу вам, доктор, потому что ваша внутренняя гордость вряд ли примет этот план.
– Хм, – недовольно ухмыльнулся Франклин. – Мне надоело твое донкихотство. Таким образом ты ничего не добьешься! Прощай!
– Ладно, ладно, доктор. – Хатавей захлопнул дверь машины. – Но подумайте о своем решении, доктор. Подумайте, пока ваш мозг еще ваш!
Машина медленно тронулась с места...
По пути домой Франклин успокоился. Идеи Хатавея казались все менее и менее вероятными.
Оглядывая ряды медленно ползущих машин, он заметил несколько новых экранов. Некоторые из них были полускрыты домами и супермаркетами, но, тем не менее, их необычные силуэты сразу бросались в глаза.
Когда Франклин добрался до дома, Джудит сидела в кресле на кухне и смотрела телевизор. Он отшвырнул большую картонную коробку, загораживающую проход, прошел в свою комнату и разделся. Затем вернулся на кухню и заглянул через плечо жены в блокнот. Франклин хотел было возмутиться, что жена опять играет в эту дурацкую игру, «Мгновенную сделку», но, увидев лежащего на подносе аппетитно пахнущего цыпленка, быстро подавил раздражение.
Он толкнул коробку ногой.
– Что это?
– Не знаю, дорогой. Каждый день приходят десятки покупок – я не могу сразу со всем разобраться, – она кивнула на индейку, жарившуюся в духовке, а затем взглянула на него.
– Ты очень взволнован, Роберт. Неудачный день?
Франклин пробормотал что-то невнятное.
– Ты опять поспорил с этим сумасшедшим?
– Ты имеешь в виду Хатавея? Да, мы немного поболтали. Кстати, не такой уж он сумасшедший. – Франклин перевел взгляд на коробку. – Так что же все-таки это такое? Мне хочется знать, за что я буду отрабатывать следующие пять – десять воскресений.
Он внимательно обследовал стенки коробки и наконец нашел надпись.
– Телевизор? Зачем нужен еще один телевизор, Джудит? У нас их и так три: в столовой, в зале и в кабинете. Куда же нам четвертый?
– Не переживай так, дорогой. Мы поставим его в комнате для гостей. Неприлично принимать гостей без телевизора. Я, конечно, стараюсь экономить, дорогой, но четыре телевизора – это необходимый минимум. Об этом пишут все журналы.
– И три радиоприемника, да? – Франклин с ненавистью взглянул на коробку. – Послушай, дорогая, гости приходят на дружескую беседу, а не смотреть телевизор. Джудит, мы должны сдать его, даже если он стоит очень дешево. Все равно телевидение – сплошная трата времени. Смотреть одну и ту же программу по четырем телевизорам! – нет, мы не можем себе этого позволить!
– Но Роберт! Существует целых три канала!
– И все коммерческие? – Прежде чем Джудит успела ответить, раздался звонок телефона и Франклин вышел из кухни.
Голос был очень невнятный, и Франклин подумал, что это еще один надоедливый коммерсант. Но потом он узнал Хатавея.
– Хатавей! О Боже! Что опять случилось, черт тебя побери?
– Доктор, я забрался с биноклем на крышу дома и... Эти экраны повсюду! И поверьте мне, я узнал, что следующим объектом рекламной кампании будут машины и телевизоры. Представляете, они хотят, чтобы мы покупали новые машины каждые два месяца! О Боже всемогущий! Это же...
Слова Хатавея прервала пятисекундная рекламная пауза (плата за телефон была очень высока, но если вы соглашались по пять секунд выслушивать рекламу, то рекламные агентства выплачивали за вас некоторую сумму). Прежде чем пауза закончилась, Франклин бросил трубку и, подумав, выдернул шнур из розетки.
К нему подошла Джудит и нежно взяла за руку.
– Что случилось, дорогой?