В следующий вечер настала очередь для яблочного поцелуя, и они отправились купаться на реку в темноте. Купались голые и она нисколько не стеснялась его.
Затем вечер с шоколадным поцелуем. Марат долго не хотел отпускать Светку домой. Когда она пришла в два часа ночи, мать еще не спала. Светке влетело.
А в последний вечер шел сильный дождь.
– Я хочу под дождь, – Светка потащила за руку Марата, и они выбежали на траву. – Давай промокнем до нитки!
Так они стояли и промокали, глядя друг на друга.
– Значит сегодня у нас поцелуй под дождем? – он улыбался ей.
– Да.
Никогда в будущем он не увидит женщины счастливее. Ее влюбленные глаза, открытые и ясные. В них было столько надежды и доверия! Казалось, что, повиснув над пропастью на одном волоске, она поверит ему, если он скажет, что все в порядке, что он удержит.
– Мм, это самый лучший в мире поцелуй. Лучший. Лучше всех. Поцелуй под дождем, – шептала она разгоряченно. – Я схожу с ума, слышишь, я не могу… Я не смогу жить без тебя… Это ты, это ты виноват. Что ты со мной сделал?
А он только крепко обнимал ее. В эту ночь она нарушила табу матери и осталась до утра, потому что утром он уезжал.
– Мы еще встретимся? – спросила она, когда он с вещами стоял у калитки. Мимо, оглядываясь, шли прохожие, но молодые не обращали на них никакого внимания.
– Конечно. Конечно увидимся. Ты ведь моя боевая подруга.
– Подруга? И все? – она смотрела снизу-вверх глазами, готовыми расплакаться. Затем со слабой надеждой в голосе спросила:
– Ты меня любишь?
– Люблю, – произнес он после небольшой паузы. – Но, смотря что вкладывать в слово “любовь”.
Ее глаза потускнели.
– Дурак ты! – прошептала она, сглотнула горький комок и несильно стукнула его кулаком в грудь. – Иди уже!
Марат наклонился, чтобы поцеловать ее, но большой козырек его бейсболки ткнул ее в лоб. Момент был испорчен. Он повернул козырек набок и все же поцеловал ее. Ее губы слабо ответили, словно на нее накатила безнадежная тоска.
Он пошел прочь и тут же услышал ее голос:
– Стой же!
Светка подбежала и крепко обняла его, словно хотела слиться с ним в одно, прилипнуть навсегда и никуда не пускать. Сафаров удивился, откуда в ней столько силы. Она дрожала, а из глаз катили слезы. Затем она порывисто оторвалась и сказала, вытирая глаза рукой:
– Не хочу, чтобы ты запомнил меня ревущей.
Она постаралась улыбнуться, но в ее улыбке было столько боли, что Сафаров отвел глаза.
– Все, иди…
С тяжелым чувством и одновременно с неудержимой тягой к новой жизни, он твердо зашагал к автобусной остановке. Свободный и молодой. Где-то впереди маячило светлое будущее, хотя его очертания оставались размыты и обманчивы. А в стране носился дух свободы, предчувствие новой жизни, долгожданных перемен к лучшему. Выстраданных перемен.
Глава 9. Город тысячи труб
Через пять часов Сафаров шагал по большому промышленному городу. Его одежда все еще пахла духами, но глаза смотрели вперед, на серый, грязный и покрытый смогом Чирупинск. Горизонт со всех сторон украшали чадящие трубы, грузовики выплевывали недогоревшую солярку, коптили легковушки со старыми моторами, вонял битумом перегретый на солнце асфальт, засыпанный мусором и помоями. Толпы людей с хронически серьезными лицами сновали по тротуарам и набивались в автобусы, которые не могли закрыть двери из-за свисающих со ступенек пассажиров. Впрочем, тот же Младогорск, откуда он родом, только крупнее и грязнее. Марат переночевал у дальних родственников, а наутро отправился в институт.
Политехнический институт создавал впечатление чего-то великого и системного. Машина образования. Сюда поступают студентами и уезжают специалистами. Такой автономный отлаженный с годами механизм. Подав документы на поступление, Сафаров прогулялся по большим коридорам и лестницам, оценивая архитектуру и размеры.
Первый же экзамен по математике он завалил. Получив экзаменационный билет, он обнаружил, насколько отставало образование его деревни. Из четырех заданий он сделал только два, и сидел, от безысходности тешась над ситуацией. Не прошло и половины времени, отпущенного для экзамена, а он уже знал, что завалил. Проходной балл автоматически стал не доступен. Абитуриенты вокруг, склонившись над столами, напряженно работали мозгами и потели, а Марат расслабленно смотрел на все как будто сверху. Как орел, парящий высоко в небе, смотрит на копошащихся мышей. Он рассуждал о дальнейшей жизни. Возвращаться в деревню он не хотел. И неужели только институт дает право на жизнь? Счастье наверняка не в этом.