(Бодро.) Гутенабенд. (Он включает свет, спускает синие шторы. Проходящих ног уже не видно.)
ОШИВЕНСКИЙ:(Низко и протяжно.) Гутенабенд.
КУЗНЕЦОВ:(Осторожно сходит в подвал.) Здравствуйте. Скверно, что прямо от двери вниз — ступени.
ОШИВЕНСКИЙ:Виноват?
КУЗНЕЦОВ:Коварная штука, — особенно если посетитель уже нетрезв. Загремит. Вы бы устроили как-нибудь иначе.
ОШИВЕНСКИЙ:Да, знаете, ничего не поделаешь, — подвал. А если тут помост приладить…
КУЗНЕЦОВ:Мне сказали, что у вас в официантах служит барон Таубендорф. Я бы хотел его видеть.
ОШИВЕНСКИЙ:Совершенно справедливо: он у меня уже две недели. Вы, может быть, присядете, — он должен прийти с минуты на минуту. Федор Федорович, который час?
КУЗНЕЦОВ:Я не склонен ждать. Вы лучше скажите мне, где он живет.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:Барон приходит ровно в девять. К открытию сезона, так сказать. Он сию минутку будет здесь. Присядьте, пожалуйста. Извините, тут на стуле коробочка… гвозди…
КУЗНЕЦОВ:(Сел, коробка упала.) Не заметил.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:Не беспокойтесь… подберу… (Упал на одно колено перед Кузнецовым, подбирает рассыпанные гвозди.)
ОШИВЕНСКИЙ:Некоторые как раз находят известную прелесть в том, что спускаешься сюда по ступенькам.
КУЗНЕЦОВ:Вся эта бутафория ни к чему. Как у вас идет дело? Вероятно, плохо?
ОШИВЕНСКИЙ:Да, знаете, так себе… Русских мало, — богатых то есть, бедняков, конечно, уйма. А у немцев свои кабачки, свои привычки. Так, перебиваемся, каля-маля. Мне казалось сперва, что идея подвала…
КУЗНЕЦОВ:Да, сейчас в нем пустовато. Сколько он вам стоит?
ОШИВЕНСКИЙ:Дороговато. Прямо скажу — дороговато. Мне сдают его. Ну — знаете, как сдают: если б там подвал мне нужен был под склад — то одна цена, а так — другая. А к этому еще прибавьте…
КУЗНЕЦОВ:Я у вас спрашиваю точную цифру.
ОШИВЕНСКИЙ:Сто двадцать марок. И еще налог, — да какой…
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:(Он заглядывает под штору.) А вот и барон!
КУЗНЕЦОВ:Где?
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:По ногам можно узнать. Удивительная вещь — ноги.
ОШИВЕНСКИЙ:И с вином не повезло. Мне навязали партию — будто по случаю. Оказывается…
Входит Таубендорф. Он в шляпе, без пальто, худой, с подстриженными усами, в очень потрепанном, но еще изящном смокинге. Он остановился на первой ступени, потом стремительно сбегает вниз.
КУЗНЕЦОВ:(Встал.) Здорово, Коля!
ТАУБЕНДОРФ:Фу ты, как хорошо! Сколько зим, сколько лет! Больше зим, чем лет…
КУЗНЕЦОВ:Нет, всего только восемь месяцев. Здравствуй, душа, здравствуй.
ТАУБЕНДОРФ:Постой же… Дай-ка на тебя посмотреть… Виктор Иванович, прошу жаловать: это мой большой друг. Ошивенский. Айда в погреб, Федор Федорович.
Ошивенский и Федор Федорович уходят в дверь направо.
ТАУБЕНДОРФ:(Смеется.) Мой шеф глуховат. Но он — золотой человек. Ну, Алеша, скорей — пока мы одни — рассказывай!
КУЗНЕЦОВ:Это неприятно: отчего ты волнуешься?
ТАУБЕНДОРФ:Ну, рассказывай же!.. Ты надолго приехал?
КУЗНЕЦОВ:Погодя. Я только с вокзала и раньше всего хочу знать…
ТАУБЕНДОРФ:Нет, это удивительно! Ты чорт знает что видел, что делал, — чорт знает какая была опасность… и вот опять появляешься — и как ни в чем не бывало!.. Тихоня…
КУЗНЕЦОВ:(Садится.) Ты бы, вероятно, хотел меня видеть с опереточной саблей, с золотыми бранденбургами? Не в этом дело. Где живет теперь моя жена?
ТАУБЕНДОРФ:(Стоит перед ним.) Гегелыптрассе, пятьдесят три, пансион Браун.
КУЗНЕЦОВ:А-ха. Я с вокзала катнул туда, где она жила в мой последний приезд. Там не знали ее адреса. Здорова?
ТАУБЕНДОРФ:Да, вполне.
КУЗНЕЦОВ:Я ей дважды писал. Раз из Москвы и раз из Саратова. Получила?
ТАУБЕНДОРФ:Так точно. Ей пересылала городская почта.
КУЗНЕЦОВ:А как у нее с деньгами? Я тебе что-нибудь должен?
ТАУБЕНДОРФ:Нет, у нее хватило. Живет она очень скромно. Алеша, я больше не могу, — расскажи мне, как обстоит дело?
КУЗНЕЦОВ:Значит, так: адрес, здоровье, деньги… Что еще? Да. Любовника она не завела?
ТАУБЕНДОРФ:Конечно, нет!
КУЗНЕЦОВ:Жаль.
ТАУБЕНДОРФ:И вообще — это возмутительный вопрос. Она такая прелесть — твоя жена. Я никогда не пойму, как ты мог с ней разойтись…
КУЗНЕЦОВ:Пошевели мозгами, мое счастье, — и поймешь. Еще один вопрос: почему у тебя глаза подкрашены?
ТАУБЕНДОРФ:(Смеется.) Ах, это грим. Он очень туго сходит.
КУЗНЕЦОВ:Да чем ты сегодня занимался?
ТАУБЕНДОРФ:Статистикой.
КУЗНЕЦОВ:Не понимаю?
ТАУБЕНДОРФ:По вечерам я здесь лакей, — а днем я статист на съемках. Сейчас снимают дурацкую картину из русской жизни.
КУЗНЕЦОВ:Теперь перейдем к делу. Все обстоит отлично. Товарищ Громов, которого я, кстати сказать, завтра увижу в полпредстве, намекает мне на повышение по службе — что, конечно, очень приятно. Но по-прежнему мало у меня монеты. Необходимо это поправить: я должен здесь встретиться с целым рядом лиц. Теперь слушай: послезавтра из Лондона приезжает сюда Вернер. Ты ему передашь вот это… и вот это… (Дает два письма.)
ТАУБЕНДОРФ:Алеша, а помнишь, что ты мне обещал последний раз?
КУЗНЕЦОВ:Помню. Но этого пока не нужно.
ТАУБЕНДОРФ:Но я только пешка. Мое дело сводится к таким пустякам. Я ничего не знаю. Ты мне ничего не хочешь рассказать. Я не желаю быть пешкой. Я не желаю заниматься передаваньем писем. Ты обещал мне, Алеша, что возьмешь меня с собой в Россию…
КУЗНЕЦОВ: