— Это совпадает с полученной информацией точнейшим образом, — сказал я, — с тем лишь исключением, что ее отношения с Муни не столь уж невинны, как вы пытаетесь представить. Но информация могла быть и предвзятой.
— Я думаю, Дотти говорит правду, — решительно покачал головой Брейтвейт. — Она… Она действительно кажется замечательной девчонкой, сэр. Мне было бы неприятно втянуть ее во что-то… — он замолчал.
Я посмотрел на него и подумал о чудной девушке, которую сам втянул в это дело. Я спросил:
— Как вас зовут, мистер Брейтвейт?
— Как… Джек, сэр.
— Послушайте, Джек, — сказал я, — боюсь, что в один прекрасный день вам придется стрелять из этих ваших больших морских пушек или сбросить эти огромные бомбы, и, наверное, пострадает тот, кто не очень-то виноват. Может быть, и люди, которые не виноваты вообще ни в чем. И это ужасно, Джек.
— Да, сэр, — быстро сказал он.
— Как втянули вас в это дело? — спросил я.
— Меня не втянули, — возмутился он. — Я вызвался добровольно, сэр. Вы сами мне сказали, что это возможно. Я позвонил по тому номеру в Вашингтоне, который вы мне дали. Они мне перезвонили почти немедленно. Они собираются послать меня на специальное обучение — вам об этом больше известно, чем мне, сэр, — но это дело разворачивалось очень уж быстро, и у них под рукой никого не оказалось. К тому же, я уже был немного к нему причастен. Я знал вас в лицо.
— Разумеется, — сказал я. — В армии мы имели обыкновение различать три вида дураков: круглый дурак, чертов дурак и доброволец.
Холодно уставившись на него, я заметил, как сжимаются его челюсти, но злые шутки были для него не в новинку. Он из дисциплинированных. Он не перечил. Он хороший парень, но я не собирался ему выкладывать, что о нем думаю. В трудной ситуации он будет незаменим.
Я продолжил:
— Сестру зовут Дарден, не так ли? Где она живет?
Он опять достал записную книжку. Я вырвал страницу и поступил с ней так же, как и с первой, после того, как запомнил текст.
— Если бы девица вдруг это увидела, — сказал я, — ей бы показалось довольно странным, что вы записали адрес до того, как она сама дала его.
— Да, сэр.
— Я вовсе не собираюсь вам выговаривать, Джек.
— Понимаю, сэр.
— Я не думаю, что можно оказаться у штурвала без солидной подготовки, но именно ее вам сейчас и не хватает. А ошибка в нашем деле может оказаться такой же непоправимой, если не страшнее.
— Да, сэр.
— Хорошо. Задержитесь здесь еще на минуту.
Я поправил, глядя в зеркало, свой галстук и вышел. Еще из коридора я увидел Дотти Дарден, оживленно беседующую с Оливией, лицо которой было бледным и враждебным. Девушка явно хотела что-то объяснить, а Оливия не хотела слушать.
— Пожалуйста, — говорила Дотти, когда я подошел, — мне хотелось бы, чтобы вы поняли, доктор Мариасси. Я знаю, что вы очень дурного обо мне мнения. Я не виню вас, но поймите, ведь он мой хозяин. Я обязана выслушивать его россказни и притворяться, что веселюсь. Приходится потакать ему, делать приятное.
— Еще бы, я уверена, что у вас это превосходно получается, — отвечала Оливия. — Я даже убеждена, что вы делаете его счастливым.
— Если вам приятнее ревновать меня, извольте, — отшатнулась девушка. — Таких, как вы, много. Добрая половина женщин в городе готова выцарапать мне глаза, но самое смешное, что этот потаскун в резиновых перчатках мне противен. Честное слово, — она глубоко вздохнула. — Вы, конечно, не верите. Простите, я только хотела извиниться.
Она быстро повернулась и чуть не врезалась в меня. Пришлось схватить ее за руку, чтобы поддержать. Дотти удивленно посмотрела на меня. Очень милой и юной выглядела она на слабо освещенной веранде со своей смехотворно официальной прической и в простой белой униформе.
— Ох, извините, — выпалила она, освобождаясь.
Брейтвейт уже возвращался. Она быстро подошла к нему и ответила на его озадаченный вопрос смехом, взяв себя в руки. Я сел. Оливия уставилась в свой стакан.
Я сделал глоток и сказал:
— Вы были слишком строги к этой девушке, не правда ли?
— Девушке? — взорвалась она. — Они вам все кажутся девушками, Поль? Но будь эта столь уж невинна, как изображает, то зачем ей так выпячивать свое холмистое возвышение, если оно настоящее, и тем более, если оно накладное?