— Да, — сказала она. — Но не только это. Помолчите, Поль. Я хочу, чтобы вы кое-что увидели, прежде чем скажете. Сюда, пожалуйста, — она быстро пересекла гостиную и холл, минуя большую спальню, которую я помнил, открыла дверь по другую сторону холла.
— Входите, — сказала она, пропуская меня.
Я прошел мимо нее и остановился в дверях. Комната была маленькой, с кроликами на обоях. В ней стояла колыбель с ребенком. Он спал в маленьких вязаных тапочках. Мне как-то уже довелось быть отцом, и я знал, что голубые тапочки означали мальчика.
Я повернулся, чтобы посмотреть на Оливию. Лицо ее ничего не выражало. Она поднесла палец к губам. Я вернулся в гостиную, а она осталась, чтобы закрыть дверь.
— Теперь понимаете? — спросила она, становясь рядом со мной у окна. — Я говорила вам, что это не мой секрет. Это его секрет. Ему нужно было дать имя. Теперь у него оно есть. Имя человека, которого в действительности пусть и не существует, но значения это не имеет. Оно вполне законное, и с этим надо считаться. Никто не отберет его у него.
Я повернулся и посмотрел на нее. Она выглядела стройной и привлекательной в облегающем свитере с юбкой. Я вспомнил ее прежнюю мешковатую и неуклюжую одежду.
— Мне хотелось казаться очень умной, — тихо сказала она. — Я согласилась выйти замуж за какого-то неизвестного человека из государственной службы, разумеется, весьма неохотно. И я собиралась организовать все так, чтобы вы… чтобы этот человек после свадьбы никогда не смог бы заявить, что это его ребенок. Он мог бы догадываться, но никогда бы не узнал точно. Но, конечно же, вы знаете, чей он.
— Теперь, когда вы мне об этом сказали…
— Когда я узнала, что в положении, я пошла к Хэролду, и вы помните, что произошло в тот день. Очевидно, я не очень хорошо объяснила, при чем тут Хэролд. Я презирала его… и все-таки когда-то я его любила и носила под сердцем его ребенка, — она глубоко втянула воздух. — Хэролд мертв. Все равно, он никогда бы на мне не женился. Самое большее, на что он мог согласиться, — это операция. Вы, конечно, догадываетесь, о чем идет речь. Я не очень-то создана для материнства, но на это я бы не пошла.
— Чего вы хотите, Оливия? — посмотрел я на нее.
— Его зовут Поль Коркоран-младший, — посмотрела она мне прямо в глаза. — Я думаю, его еще долго будут называть «младший». Так или иначе, имя у него есть.
Последовала маленькая пауза.
— Мне бы хотелось, чтобы и отец у него тоже был, — сказала она. — Пусть не совсем настоящий. Пусть просто наезжал бы время от времени. Мужчина, который по горло в делах, всегда в разъездах, но очень хороший человек, когда он наконец-то освобождается.
— Я не очень хороший человек, — сказал я.
— Знаю, и вы это знаете, но он этого знать не должен, — улыбнулась она.
— Вы очень заботитесь о ребенке.
— Это не только для ребенка, Поль… или Мэтт, или как вас там на самом деле, — чуть помедлив, сказала она. — Мне… мне было очень одиноко этой зимой.
— Разумеется, — сказал я тоже после паузы. — Но вы женщина симпатичная. Вы можете найти кого-нибудь, кто бы все время оставался при вас.
— Я бы возненавидела его, — сказала Оливия. — Я бы его ненавидела вместе со всей его глупой страховой компанией или юридической конторой и его идиотским дипломатом все 365 дней в году. А с вами могло бы получиться. Это именно столько супружеской жизни, сколько требуется каждому из нас, но все-таки требуется. Вам ведь тоже?
— Вы холодная, расчетливая особа, док.
— Нет, — мягко сказала она, едва заметно покачав головой. — Я могу быть расчетливой, но… но не холодной. И вы это знаете, если не забыли.
— Не забыл.
Мы стояли у большого окна, глядя друг на друга устало, почти как чужие. И тут я ее обнял, тонкую, хрупкую, податливую, и увидел за ее спиной нечто, лежащее на столе.
— В чем дело? — прошептала Оливия. — Что случилось, дорогой? Что?
Я прошел к столу, поднял нож и вспомнил о той, что подарила мне его. Я вспомнил, как и почему погибла Гейл. Я вспомнил, как склонился над ее телом, сознавая, что повинен в ее смерти, — с кем бы ни был связан человек моей профессии, он рано или поздно навлечет опасность и на другого.
Оливия изучающе смотрела на меня. Она побледнела.
— Я его положила, чтобы не забыть, — сказала она. — Мне подумалось, что вам он нужен. Я имею в виду нож. Поль, в чем дело?
Я не знал, как все это объяснить, чтобы не казаться помпезным идиотом или вышибающим слезу страдальцем, или кем-то еще в этом роде. Я не знал, как объяснить, что она чудная женщина и что мне очень по душе ее предложение, но лучше бы ей найти мужчину, которому не приходится убивать по долгу службы. Если ей это трудно понять, думая о себе, то следует пощадить хотя бы ребенка, его будущее.