Пронька засмеялся.
— Вот росомаха, чуть ногу не выкрутила.
Глава тринадцатая
Валя вышла на работу, и дверь в прорабскую уже не закрывалась.
— Ну, что вы сквозняки гоняете, студите помещение? Что у вас не такие чертежи? — не выдерживает Шавров.
— Затерли их, не разберешь, где допуск, где отметка, ваши яснее.
— Вот ведь баламуты, — понимающе улыбался Григорий Григорьевич.
Валя вначале разобралась в чертежах, выяснила, где и на каком объекте ведется монтаж. Основательно прикинула трудозатраты, сверила с титульными списками, с формами, на каких объектах сколько осталось получить денег, где незавершенное производство, на какие работы выписаны наряды, а на какие объекты не выписаны, и делала у себя в тетрадке пометки. Разложила папки по полкам, а чертежи сверяла по месту монтажа. Тщательно изучала каждый наряд. В прорабской ее не было слышно, но все равно Григорий Григорьевич никак не мог отделаться от мысли, что у него в прорабской — женщина. И всякий раз, как ему закурить, он заводил один и тот же, самому уже надоевший разговор.
— Валентина Васильевна, как вы насчет табака? В смысле, как переносите дым?
— Да дымите уж, Михаил ведь курит, так я даже люблю, когда руки копченкой пахнут.
Шавров смотрит на Валины руки, на длинные холеные пальцы. «Обломает ногти, — думает он, — придется по лестницам, по арматуре…»
— Ну, так я задымлю?
— Да, пожалуйста.
— А я пробовал отвыкать, не получается, чем так маяться… — и махнул рукой.
Шавров закурил, и мысли, уже неподвластные четкому ритму работы, устремились в прошлое. Помогало и присутствие Вали. Интересно, какая стала Лида? Наверное, уж забыла Шаврова. Да и у него что-то в душе перегорело. Не так, конечно, чтобы дотла, в пепел. Сколько уж лет прошло. А в сердце шрамы остались. Вот бы поглядеть на свое сердце со стороны, небось живого места нет.
Что за дурь в голову лезет. Шавров посмотрел на часы.
— Не пора ли, Валя, Михаила кормить?
— Бегу, бегу. — Валя поспешно собрала свои бумаги в стол. — Ну, так я побежала…
На улице ярко светило солнце. Ослепительно блестели лужи. Валя прикрывает ладонью глаза и жалеет, что опять забыла дома очки. По дощечкам пробирается она на монтажную площадку, парни работают и, как видно, про обед забыли.
— Дела делами, а обед по расписанию, так, кажется, говорят?
— Хорошие слова, приятно слышать, — отзываются монтажники.
Михаил сворачивает чертеж.
— Ну как, трудовая интеллигенция, освоилась?
— А как рабочий класс — проголодался? — в свою очередь спрашивает Валя.
— Не мешало бы отбивную.
— Побежали. Пироги в духовке, наверное, еще не остыли…
— Не переживай, пироги на ужин оставим. Будем столовку осваивать.
— Неудобно, ребята осудят. Скажут — а еще женатые.
— Осудим, — вклинивается в разговор Пронька.
— Насчет пирогов и мы бы не отказались, а то до вечера захряснут, без примочки зубы поломаешь…
— Верно, Прокопий, пироги не по нашим зубам, пошли есть манную кашу, — потянул дядя Коля Дошлого. — Пойдемте и вы, Валя. Женя у нас отменно кашу варит.
— А чего спрашивать, пусть попробует.
— Обязательно как-нибудь попробую, а сейчас мы в столовую.
Валя взяла Михаила под руку.
— Миша, смотри, грузят фермы лебедкой, — кивнула Валя в сторону площадки готовых конструкций, — а в нарядах ты пишешь — вручную. Неужели не видишь? Шавров не видит?
Михаил усмехнулся.
— Поймала за руку, да? Не с того начинаете, Валентина Васильевна.
— Надо же мне разобраться, вот ты и объясни.
— Что объяснять? Ты отвечаешь за расценку, за метод работы, за объем — прораб…
— Подожди, Михаил. — Валя приостановилась.
— Пошли, а то и правда все съедят. — Михаил было пошел, но Валя придержала его за локоть.
— За расценку, говоришь? По-твоему, я переписчик нарядов и все? А не инженер ОТЗ — отдела труда и зарплаты? Понимаешь, — труда, а в это понятие входит организация труда. А как человек организует труд, не зная производства, психологии производства? В каком же положении окажется тот человек, в данном случае я? Тем более, если я буду потакать припискам в нарядах?
— Ого, куда хватила, — не дал договорить Валентине Логинов. — Тут все гораздо проще. Пойми же, парни сами нашли лебедку, установили. По проекту здесь должен быть кран, а крана нет. Ребята себе облегчили труд, подняли производительность, кто от этого страдает, кому ущерб? Никому.