— Зато какое — деликатес! Брось, Пронька, кукситься, строить из себя, их там, как мошки в ненастный день. Такую похлебку заделаем.
Ушаков собрал трофеи, и они пошли к костру.
— Ну, Прокопий, — рассказывал по дороге Логинов, — на ток наткнулся, что там творится! Пожалел, что тебя не было.
— Что я не видал там, убийства?
— Да брось ты… Похлебку с глухариными потрохами ел? Не ел!
— А ты откуда знаешь? Ел?
— Знаю, Ганька привозил, язык отъешь.
— Глухаря не будем, — твердо сказал Ушаков, — вези Валентине. Рябчиков сварим, и то всех куда.
— Всех и не надо. Возьмешь четыре штуки Жене. Скажешь, сам добыл.
— Ну, разве только что. Так она и поверит, — спохватился Ушаков. — Скажет, из чего стрелял — из выхлопной трубы? Ее, брат, не проведешь…
— Воды в картер много набралось? — когда уже подошли к костру, спросил Логинов.
— Немного, — ответил Ушаков.
— Заводил?
— Не заводил, можно завести, аккумулятор дышит.
— Ты, Проня, давай опробуй, а я стряпней займусь.
— Вместе займемся, завести недолго.
— Ну, тогда ставь воду на похлебку и приходи на берег щипать.
Логинов подхватил пару рябчиков, нож и — к воде. И уже от речки крикнул:
— Прокопий, неси и глухаря, освежуем, чтобы Вале не возиться.
Ушаков взял за шею черно-вороненую птицу, с белой на хвосте пелериной, перекинул через плечо, пошел. Хвост тащился по земле. Михаил, принимая трофей, взвесил на руках. Пожалуй, около пуда будет…
— Если даже скостить, и то потянет килограммов двенадцать, — согласился Ушаков.
Ощипали, опалили, выпотрошили рябчиков, внутренности тоже выполоскали хорошенько и в котел.
— Пронь, — донеслось с реки, — хочешь посмотреть, что едят глухари?
— Хочу, — поднял голову Ушаков.
— Иди, гляди…
Прокопий отложил ложку на коринку, отставил от сильного жара котелок и побежал на берег.
Михаил свежевал глухаря. Подрезал и вытянул горло.
— Подставляй ладони, да ты не бойся!
Ушаков подставил. Логинов вывернул зоб — чего только там не было: и ягода, и березовые почки, сучья, камешки, песок.
— А откуда стекляшки взялись? — удивился Логинов, растирая их в пальцах.
— Похоже, не стекло, — приглядываясь к другому кусочку, определял Ушаков. — Откуда стеклу взяться?
— Может, алмаз?
Ушаков поднял глаза, открыл рот.
— Похоже. Да мы сейчас проверим. — Пронька побежал к тягачу, забрался на капот и стал чертить по ветровому стеклу. — Ну, так и есть, Миха, — крикнул он, — грызет.
— Слушай, Прокопий, надо этого глухаря, всю эту муть снова набить в зоб, кишки все завернуть и в рюкзак.
— На экспертизу?
— Пусть изучают. Не мог же этот глухарь прилететь из Африки. Как ты думаешь?
— Я с глухарями не имел дела, откуда они прилетают, не могу сказать, — пожал плечами Ушаков и направился к костру.
Логинов — за Ушаковым.
— Но это уже ключ к отгадке. Хвоя, скажем, истлела, на выброс пошла, ясно, что он ее съел в этом распадке, а вот алмаз, может, этот глухарь еще в детстве проглотил где-нибудь, так и летал. Алмаз ведь тебе не песок.
— Тоже верно, — соглашается и не соглашается Ушаков.
Ушаков ковырнул ножом рябчика.
— Готовы, поедим да побежим, — выставил он из огня котелок.
Прокопий разлил по кружкам похлебку, а Логинов «законсервировал» глухаря и спрятал в рюкзак.
— Теперь, Миха, не отдадут нам глухаря, — раскладывая рябчиков, чтобы остывали, рассуждает Ушаков. — Пусть за него тогда коровью ляжку дают…
Мишка сидел насупившись.
— Да ты не переживай, ешь. Поделим рябчиков. Вале, Жене… А нам и так ладно, разговелись. На всю жизнь не наешься. А глухарю этому, может, памятник вот здесь над сопкой поставят. А, Миха, вот здорово будет. Ты подсаливай: мясо немного не в досол получилось, а так нежное, — уплетает за обе щеки Ушаков.
— С приварком-то полегче дело пойдет, понапружистее, а то меня от этого хлеба изжога печет. Откроем алмазы — на курорт тебя, Прокопий, пошлем. Не поедешь, принудительно отправим.
— Зимой с удовольствием, пожалуйста. Жене тоже отпуск полагается… Летом — чем тебе тут не курорт, разбрось палатку и живи.
— Это верно, — соглашается Михаил. — Рыба, птица, ягод тут сколько… Я вот много ли прошел…
— Осенью надо сюда, сейчас губить — это уж как исключение.
— А я что говорю про заготовки? — недовольно отозвался Логинов. — Ты, Ушаков, не считай людей варварами, ты разуй глаза — ни одной самочки нет.