Михаил пошел в прорабскую, навстречу ему бежал Белоголовый и махал руками, как вертолет лопастями.
— Логинов, Логинов!
— Ну, чего тебе? — сказал Михаил.
— Ну что ты, брат? Пошутить нельзя. Вон я тебе привез и магарыч… подпиши ведомость.
— Выпиши наряд — подъем стрелы, монтаж, демонтаж двигателей… А это не надо.
Логинов обошел Белоголового и зашел в прорабскую. Поднял трубку. Набрал номер. Ответил Бакенщиков.
— Я вас слушаю, Евгений Иванович.
— Ты кого спросил? Остановил кран номер семь!
— Мне никого не надо спрашивать, — ответил Логинов. — По графику…
— Вы мне сорвали объект… — перешел на «вы» Бакенщиков. — Много на себя, Логинов, берете.
— Сколько наваливаете, столько и беру. Вы же сами подписали график, и, стало быть, он приобрел силу закона…
— А вы меня спросили? Кто, я тебя спрашиваю, здесь начальник?
— Я не глухой, — вдруг сказал Логинов. — Должен быть порядок, система…
— Если тебе не нравится, если и впредь самоуправство… то можешь подать, Логинов, заявление. Все!
Логинов положил трубку, в висок гулко ударили слова «ты кого спросил?». Что это, разгон, срыв? Да нет, подумал Логинов. Самоутверждение. Перед кем? Опять не то. Тут нечто большее. Бакенщиков не мальчик и не истеричка. Выходит, график для Бакенщикова — пустой звук. Да и закон, который он сам затвердил, — только для меня закон. Я как личность для Бакенщикова не существую…
Михаил Логинов через час принес заявление. Бакенщиков расчеркнул: «в кадры».
Назавтра Михаил пришел в управление с обходной.
— Акты о передаче материальных ценностей принесли? — спросил главный бухгалтер.
— Я не подотчетник. Все, что на мне числилось, я сдал на склад, в обходном есть роспись. Инструмент у меня был личный с материка, оставляю его ребятам, так что подбивайте «бабки»…
— А где роспись Шаврова?
— Сейчас будет, — он пошел в прорабскую.
— Что, Михаил? — Шавров поднял голову от бумаг.
— Подпишите.
Шавров взял из рук Михаила обходную.
— Подожди меня здесь.
К Бакенщикову Шавров не вошел, а ворвался.
— Ну что ты такого парня… — помахал он обходной.
— Погоди, сядь.
Шавров сел напротив Бакенщикова.
— Родить нельзя годить. Логинов уезжает…
— Как уезжает? Кто его отпустил? Пусть повинится и работает…
— А в чем он виноват? Он же по науке действовал. Так никогда график не отладим…
— И ты туда же, — вспылил Бакенщиков. — Нашлись мне хозяева… Охоту устраивать глухариную, за тягач с тебя вычту.
Шавров отпихнул пепельницу.
— Может, и мне подать в отставку?
Бакенщиков придвинул обходной лист, написал несколько слов и пихнул Шаврову.
— Пусть твой бригадир ума наберется.
— Это еще надо посмотреть — кому… Эх, Женька, видать, мы с тобой постарели. — Шавров тяжело поднялся со стула, тихо вышел из кабинета и осторожно закрыл за собой дверь, словно оставил там тяжело больного.
Михаила Шавров нашел у Логиновой. Валентина сидела за своим столом. Михаил стоял у окна. Когда появился Шавров, они замолчали, но Григорий Григорьевич поймал обрывок фразы.
— Ну что же, Миша, уедем.
Шавров положил на стол обходной лист и вышел.
Валя схватила его и стала вслух читать: «Извини, Михаил, погорячился. Работай спокойно, дело превыше всего. Бакенщиков».
Андриан и Кешка
Повесть
Последние полгода Андриан провел в госпитале. Особенно тяжелыми были дни перед выпиской. Когда ему принесли протезы, повертел, примерил, а потом прикрепил их. Хотел встать — не получилось. И упал на койку вниз лицом, а недвижимые ноги торчали пулеметными стволами.
— Нет, ничего не получается.
— Ты за стеночку, за стеночку поначалу.
Ему помогли встать — правой кисти тоже не было. Левой он хватался за головки тесно поставленных кроватей и, шагнув раз-другой, опускался на что попало, тяжело дыша.
Капитан медицинской службы Антонина Петровна принесла другой протез.
— Примерь-ка этот. И не распускаться!
Понятно. Значит, оставаться еще на месяц.
…Через месяц он довольно сносно передвигался вдоль длинного коридора.
— Молодчина, — сказала Антонина Петровна, — поедешь домой.
Вот и приехал. А за реку не попадешь: паром уже вытащили на берег, а река еще не стала, шумела шугой. Забереги остро выстелились почти до середины реки, оставалась лишь узкая черная лента воды, по которой, словно по конвейеру, тащились льдины.