Нюшка налила чаю, разбавила молоком, достала паренку, покатала в руках, подула на нее и подала на печь.
— Ты бы сходила, Нюша, к Саломатиным, сказалась бы, где мы, да и прихватила мой мешок, — попросил Андриан, — если, конечно, не забоишься.
— Ну что вы, дядя Андриан. — Нюша набросила телогрейку, проворно сунула в Потапихины пимы ноги и исчезла за дверью.
— Невеста, — сказал Андриан, — а была соплюха.
— Малые растут, старые старятся, — отозвалась Потапиха, — хорошая девушка, невзбалмошная, по дому управляется и меня не бросает, нет-нет да прибежит. Мой-то обормот, вишь ли, в город…
Но тут дверь отворилась, и Нюшка внесла вещмешок.
Андриан подтянул его, зажал в колени и развязал шнурок. Принялся выкладывать на стол колбасу, сахар…
— Ой, — не удержалась Нюшка.
— Что это вы там затеваете, Андриан? Не выдумывай, неси домой.
Андриан подмигнул Нюшке, дескать, подай Потапихе. Нюшка проворно взяла кусок сахару, колбасы и шмыгнула на печь.
— Это еще что выдумала… Что мы голодные, отощали?
— Но уж если так, пойдем, Нюша, раз хозяйка нам не рада. — Андриан задвигался на лавке.
— Я те пойду, — засмеялась Потапиха. — Ладно уж, разговеюсь. Только по такому-то куску — это где вас такому обучали. Накось, Нюша, откуси, у тебя зубы крепкие.
Андриан все пил и пил чай. Отмачивал душу, пока самовар не начал кланяться. Потом уж перебрался на кровать и, не снимая протезы, лег поверх, натянув на себя шинель.
Проснулся Андриан от грохота конфорки.
— Будь ты неладная. Разбудила людей, — укорила себя Потапиха.
Самовар пофыркал и тоненько запел.
— Целую неделю поет, — присела к Андриану на постель Потапиха. — К гостям это, вот и наворожил, и еще кого-то бог даст. Нюшка уж слетала, послушала сводку — опять наши заняли узловую, опять жди дорогих гостей. Вроде ушамкалась река-матушка за ночь, но ты, Андриан, не вздумай, да еще с твоими ногами, я уж посветила, поглядела на них. Раскорячишься на льду, как корова, господи прости. Лучше мы тебя с Нюшкой на санках свезем, как енерала…
— Что это еще за фокусы, с кем думала, тетка? — Андриан на минуту представил, как на бабах въезжает, даже под мышками стало сыро.
— Ты что это, Андриан, в пузырь полез? Чем-то не угодила Потапиха?
— Да нет. — Андриан поднялся, прошел к умывальнику, сполоснулся и присел за стол, придвинул к себе налитый чай, а Потапиха подпихнула ближе сковороду.
— Может, сбегать, принести на похмел?
— Не надо, я похмелья не понимаю.
— Ну вот и правильно, сколько пьяница ни опохмеляется, а водой все одно придется.
Тут Нюшка влетела в избу.
— Река-то стала — си-и-няя!
Андриан поднялся.
— Ты вот что, Нюша, пей чай, ешь, набирайся сил. А я пойду погляжу на лед.
— Ступай-ступай, погляди, может, вечерком мы тебя и спровадим, лед устоится.
— Ты мне лучше пешню принеси, тетка.
— И не проси, с одной-то рукой не вздумай и не вынуждай меня, пока ухват не взяла.
Нюшка побежала в чулан, а Андриан, глядя в упор на тетку Потапиху, сказал:
— Я к своей бабе на своих ногах приду. Мужик я какой ни есть, а мужик.
Потапиха, шаркая чирками, вышла за дверь, погремела в сенцах и вернулась с пешней.
— Ах, ты-ы, — Андриан сразу узнал свою работу. — Спасибо за хлеб-соль, тетка Потапиха.
— Господь с тобой, Андриан. — Потапиха как стояла, так и осталась стоять, притулившись спиной к печке.
Андриан простучал по полу, отпихнул пешней дверь и зажмурился.
На дворе было ярко. Голубело небо, светилось. Земля пахла свежим снегом и навозом. Он прошел через огород, пролез между пряслами и вышел к реке. Река искрилась окуржавевшими торосами. Андриан почувствовал, как свежий морозный воздух врывается в грудь. У кромки он опустил пешню. Лед звонко отозвался. Он встал на лед, с трудом удерживая равновесие. Первый шаг сделан. Стучало в висках. Он переставил пешню, опять подтянулся, переступил и снова переставил пешню. И уже больше не останавливался. На середине реки пульсировала и дымила серым туманом полынья. Под ногами заныл лед. От напряжения культи ног горели и нестерпимо жгли. «Нас не выдадут карие кони». Балансируя и взмахивая полупустым рукавом, как перебитым крылом, Андриан едва успевал переставлять пешню, не теряя трех точек опоры. Крупный и тяжелый пот катился по щекам и падал с подбородка на лацканы шинели. Наконец он ступил на припай, где лед был похожим на мрамор, и тут же почувствовал, как его подхватили. Только тогда он поднял глаза и увидел, что на берег сбежалась вся деревня.