В дверь поскребся кот.
— Полуношник явился.
Кот отряхнул лапы и важно прошел по избе, понюхав воздух, чихнул и запрыгнул на печь.
— Не нравится табачок, а рыбку исти будешь? — Андриан подал Микишке карася. Кот ухватил рыбину и шмыгнул под кровать. Андриан задул лампу и вышел за дверь. На дворе было парко. Звезд не было. Огороды, лес стояли слитно. «Истоплю завтра баньку, помоюсь, да и на озера потихоньку двину. — Андриан прислушался, где же Кешка, но уловил дыхание быка и успокоился. — Пусть отдыхает. Не забыть бы дегтю. Может, когда-нибудь придумают мазь — ни одна тварь кровососная не сядет».
Андриан подошел к телеге. Кешка поднялся, дыхнул мятной травой.
— Нету, Кеха, соли, на, смотри, — сказал Андриан. — Табак бы бросил курить, а как раз табачком и разжились, канская. Ничо, Кеха, вот Георгия дождемся — закурим напоследок и кисет в отставку, зарок даю. Вот-вот нагрянет или весточку даст. Как ты скажешь, Кеха? Не можешь сказать, не можешь…
Кешка тыкался влажным холодным носом в подбородок, в губы, в нос, Андриан не отворачивался.
— Ах ты, Кешка, Кешка, ночь-то какая, будто пуховая шаль. Вот уже и третьи петухи, и заря занялась. Вот как, Кеха, бывает… Подкопаем картошек и айда на озерья.
В такие минуты, склонившись друг к другу, они дремали, и, когда Кешка отходил пожевать травы, Андриан шел в дом.
Утром, чуть свет, тетка Марья с банкой молока уже была на пороге.
— Ты бы меня, тетка Марья, подстригла, оброс, косы заплетать можно.
— Господи, что тут такого, я всех своих оболваниваю и тебя так отшебучу. В районе никакие хмахеры не смогут так.
Пока тетка Марья бегала за ножницами, Андриан вынес стульчик из-под самовара и накинул рушник.
Прибежала она с ножницами и еще от калитки пожаловалась;
— Осатанела моя Белянка, глазищи выкатит, вымя ужмет, а у меня и совсем в руках мочи нет, тяну, тяну. Сменяла бы, дак нет, ее со двора, а я в голос реветь. Подставляй шарабан да сиди, не гнись, отстригну ухо. Тебе чубчик оставлять?
Андриан ощупал стриженную лесенкой голову.
— Да чо там, вали, шпарь до горы.
— Мотри, мотри, на себя потом пеняй, будешь как новобранец. А с другой стороны, эти лохмы. То ли дело гладенькая голова, и гниде негде гнездиться. Я так керосином своих, ты тоже, Андриан, керосинчиком маленько, посаднит, попечет, опосля легче.
— Баню буду сегодня топить.
— Вот и ладно, и я своих спроважу.
— Приходите, я только сполоснусь.
— В тайгу наострился, может, пожамкать чего?
— Нюшка была, собрала, хотела к обеду прибежать.
— Ну вот и хорошо, и ладно, — засуетилась тетка Марья, обдувая с Андриана волосы.
— Вчера смотрел — с яйцо картошка, есть и поболе…
— Губить жалко, — выдохнула тетка Марья. — Я тоже грешна, да куда денешься, утробу-то чем-то надо набивать. Я тебе подмогну, Андриан.
— Да я не к тому. Вот если бы какой обрывок веревки принесла.
— Притащу, где-то, кажись, валялись концы, поищу.
— Поищи, поищи. — Андриан занес скамеечку в дом и направился топить баню.
К обеду банька была готова. Он ее «укутал», выгреб головешки, дал устояться жару и поковылял к дому.
Нюшка принесла чистое белье, гимнастерку. Андриан попросил ее достать с чердака веничек. У баньки уловил парной дух, и тело сразу запросило раздолья. Разделся он, приготовил воды, запарил веничек и тогда — на полок. Плеснул на раскаленные камни кипятку, они разом вспыхнули, отозвались синевой. Ничего! Кости млеют, каждая жилочка играет. Андриан только постанывает. Не зря говорят, что день в бане — день, приобретенный для жизни. После баньки, передохнув, Андриан стал укладывать возок: картошку, соль, табак, стираную матрасовку, корзину, ушат под грибы…
В это время за воротами остановился ходок и послышался голос Серафимы.
— Как говорят, не идет Магомет к горе, идет гора к Магомету. Слыхала, покос осваиваешь?
Андриан посмотрел на председательшу. Крупная, в цветастой кофте, в юбке из грубого сукна, в сапогах.
— Как травостой-то, спрашиваю?
— Помаленьку сбиваю кочки.
— Помощник? — Серафима кивнула на быка.
— Помощник.
— Ничего, справный.
— Собрались на озера, гребь у меня там, — Андриан посмотрел на небо, как будто была там гребь.
Но Серафима поняла.
— Дождя вроде не сулили. Погоди-ка, — председательша вышла за ворота и вернулась с ковригой хлеба и литровой бутылью дегтя. Бутыль он взял.
— А хлеб не надо. У меня рыба…
— Бери, бери, Андриан, а то, что карася в сельпо сдал, это хорошо. Какой-никакой приправок. Скоро уборочная, поддержать людей надо.