— А что тут такова, это мы только на свету брыкаемся, а так…
Илья встает из-за стола.
— Спасибо этому дому.
— Тебе, Илюша, спасибо, — говорит бабка Панкратиха и тащится до калитки за Марьей проводить Илью.
Илья берет Марью за руку…
Так и зачастил в дом к Панкратихе. Сговорил Марью, поженились и вылетели в Заполярный…
Прошлое, пока Илья шел к берегу, проступило отчетливо, как проталина в вешнюю пору. На речке сыновья встретили отца укором.
— Ну что ты, папка, так долго. Мы ждем.
— По местам! Отдать концы!
— Есть отдать!
Матросы смотрят на своего капитана, но им и невдомек, что у отца просто разум мутится от неизвестности; что же в душе Марьи происходит. Почему голос дрогнул? Не вернуться ли?
Поселок уже скрылся за поворотом, лодка, обогнув песчаную рыжую косу, втянулась в узкое горло Бахапчи. И Илья пустил ее на ходовую дорожку, с ходу взял первый бурный перекат, разогнал мотор на плесе и бросил катер в кипящие буруны второго подъема. Моторка поборолась с водопадом, обдавая ребят холодными брызгами, вырвалась и понеслась по зеркалу реки, набирая ход. И снова перекат, один, другой — Илья словно окаменел. Чуть подавшись навстречу воде, брал он одну преграду за другой. И только когда проскочил «громовой», удивился: не срезал шпонку, даже не чиркнул бортом о камень. Этот перепад ни одна лодка не брала без ЧП. Не шпонка, так винты летят, а то и пробоины приходилось шапкой затыкать. «А лучше бы срезало шпонку, — подумал Илья, — или бы забарахлил мотор». Илья скосил глаза на своих огольцов — сидят птенцы, рты до ушей, глазенки блестят… Уже и Три Брата видны: один к другому гольцы в закатном солнце купаются. Вряд ли до базы засветло дотянем. Илья приподнялся, разглядывая из-под руки берег.
— Ну, что, братва, бросим якорь?! Как бы не пропустить жор. Покидаем на мушку?
— Покидаем, — дружно отозвалась команда. Илья выбрал в излучине затишье и направил лодку в бухточку. «Крым» носом раздвоил красный тальник и мягко уткнулся в намытый ил. И сразу зазвенел, заклубился комар.
Илья первым делом сигаретку в зубы и — собирать плавник. Мальчишки — за удочки. Илья развел костер, нарвал свежей травы, прикрыл огонь. По берегу потянулся едкий ржавый дым. Илья докурил «ароматную». А вот Марья терпеть не может ароматные сигареты. Илье они нравятся — основательный табак, ну и что, что дешевенькие, крепкие зато. Илья заложил руки за голову и повалился в мягкую шелковистую траву осенец. Острия Трех Братьев горели, светились в синеве неба. Какое небо голубое. Мерцающая точка вспыхивала в небе и все росла, и вот уже у самой воды мелькнул из комка крест — птица подрезала крылом вспененный бурун и свечой ушла в небо. Илье показалось, что его даже ветром обдало. Да это же каменный стриж. Ишь, как душа просит высоты. Стриж растопырился в небе. Что они там едят? А вот интересно, кто может сравниться с каменным стрижом? Ласточка? Не может. Разве что сокол. Пожалуй, ему такое тоже недоступно. С норным стрижом он справится. Илья сам не раз видел, как сокол хватал стрижа на лету. Но каменного — не-ет. Каменного от норного стрижа сразу отличишь. Если они, скажем, сидят на проводе высоковольтной линии, то норный видится точкой, каменный — запятой. И нагрудники у них разные, норный — в белом застиранном; каменный — в бронзовом с отливом, и накидка у каменного черная с острыми длинными разлетами; у норного тоже черная, но обдергайка, зато не мешает ему и на землю садиться и побегать по влажному песку у кромки воды. А вот каменный стриж лишен этого удовольствия. Стоит ему сложить крылья, как они длиннее оказываются, тут уж и шагу по земле не ступить. Вот почему каменный и живет под облаками на голых скалах. Приклеит свой домик-чашечку к отвесной скале, а сам целый день на крыле носится. Возвращается к ночи. Сам в чашечке, а накидка наружу. И из «домика» он выходит кувырком через голову. Толкнулся крылом — и в небе. Так каменный стриж никогда и не узнает, как ходят по земле. Вот ведь как устроено в природе, размышляет Илья. А вот рябчик, как только вылупился из яйца, так и полетел, еще скорлупа на голове. У глухаря, наоборот, пока выводок станет на крыло, вечность пройдет, все лето копылуха пасет цыплят.
Снежного барана что-то не видно. Куда девался баран? Неужели кто, словчив, ухлопал? Не должно бы. У кого поднимется рука на такую красоту. Илья увидел снежного барана в седловине между «братьями». Присмотрелся. Казалось бы, совсем голая гора и то краски поменяла, вот там, где забурели пятна, — карликовая березка, а где посветлее плешинки — ягель, а еще повыше — там весной-летом одним цветом — голо, как яичко.