Старик. Главное – вовремя поесть. (Тане.) Давайте-ка по тортику ударим на брудершафт…
Алексеев. Да заткнись ты, наконец!
Старик. Кто – я?!
Алексеев. Да, ты! Что ты тут распоряжаешься?
Старик. Да я только девушке торт предложил. Тебе торта жалко, да? Такой молодой, а такой уже говнистый.
Алексеев (злясь). Да, не жалко мне торта, но чего ты всюду суешься? (Передразнивает.) «Садитесь, раздевайтесь, кушайте торт».
Старик. Что же ей, так и стоять?
Алексеев. Да хоть бы и так. Я здесь хозяин. Захочу – будешь вообще на одной ноге балансировать всю ночь. Тоже, раздухарился!
Старик (Тане). Соб…собирайтесь. Видите, он не хочет, чтобы вы тут были.
Старик начинает надевать на нее пальто и толкает к двери, она ошарашенно оглядывается.
Алексеев (взбешен). Куда? Назад!
Старик (Тане). А ну, давай назад! Назад давай, кому сказано! Да что ж я, за тобой по всей квартире бегать буду?!
Алексеев (буквально вырывает девушку из рук старика). Оставь ее! (Тане.) Садись!
Таня отталкивает его и садится.
(Старику). И ты тоже садись! (Старик падает, на стул, как подрубленный.) И тихо чтоб у меня!
Пауза.
Алексеев (старику). Ты вот что… Ты адрес оставь, а сам иди. Пора уже тебе.
Старик. Вот он, адресочек. Вот, на столике. Весь тут. (Разглаживает помятую бумажку, подает Алексееву.) Так ты Ваня, зайди, узнай. Одна у меня теперь надежда – на тебя.
Алексеев (хмуро). Ну, ладно, сказал же…
Старик. Спасибо, милый ты мой, спасибо, родной. (Татьяне.) Он у меня хороший, другого такого не найдешь, ласковый, добрый у меня внучонок-то.
Алексеев. Э…э… внучонок! Ты говори, да не заговаривайся! Какой я тебе внучонок?
Старик (упрямо). А что ж – разве не внучонок? Внучонок и есть. (Тане.) Хороший он, хороший. А что дедушку стесняется, признавать не хочет – так ведь дедушка старый, политически неграмотный, пахнет от него плохо, и никакой корысти от дедушки нету, только зря пространство переводит. И жить ему негде. А ничего, ничего, мы привычные. Лишь бы у тебя, Ванечка, все хорошо было, лишь бы только ты – а мы уж как-нибудь, мы уж перемогем… Ну, пошел я.
Медленно ковыляя, идет к двери.
Таня. Куда же вы?
Старик (оборачиваясь, в глазах его испуг). А и верно – куда? Некуда мне податься, только на улицу. Ну, да я ничего, я как-нибудь, на землице переночую. Ночью только вот бы снежок не выпал, не приморозило бы дедушку, не пришлось бы с асфальтика отскребать – а так все терпимо. Так бы ничего, что мороз, да вот, боюсь, гангрена у меня в костях – как бы обострения не было.
Таня (Алексееву). Куда же он пойдет? Пускай остается! Ведь он же замерзнет, это же твой дед.
Алексеев (хмуро). Дед… с гангреной в костях! Куда я его дену – у меня одна комната!
Старик (радиовещательным голосом). По данным ИТАР-ТАСС в этом году уже тридцать бездомных стариков погибли от переохлаждения. (Меняя интонацию.) Да я вам не помешаю, я хоть в туалете запрусь, как мышка, тихо-тихо…
Алексеев. Я тебе запрусь!
Таня. Ну, пусть в кухне ляжет. В кухне вам нормально будет?
Старик (прижимая руки к сердцу). Вот прямо вот как хорошо мне в кухне будет, лучше и не надо! Всю жизнь мечтал в кухне поселиться…
Алексеев. Ну хватит, юморист. Садись давай, чай пей.
Старик (торопливо садясь к столу и наливая себе чаю). Да что я – чай! Я уж так, водички попью, водички. Корочку сухую погрызу (хватает самый большой кусок торта и жадно запихивает в рот), погрызу корочку – и сыт уже, и ничего мне не надо больше…
Таня смеется, глядя на старика. За ней начинает смеяться и Алексеев. И хитро им подхихикивает довольный старик, с лицом, измазанным в креме.
Старик (подмигивая). Что – смеетесь? То-то и оно! Без меня потому что куда – некуда без меня. Какая же может быть жизнь без дедушки? Дедушка старый, он знает. Дедушка скажет… наливай!
Алексеев наливает Татьяне шампанское, себе и старику – водку. Но старик придерживает его руку.