Автор также приносит свои извинения читателю за то, что такой характер первоначального издания вошедших в том статей привел к некоторым повторениям материалов, исключение которых нарушило бы логику изложения. Но повторы объясняются и тем, что это, как правило, совершенно новые для тех лет материалы и выводы, особенно важные для доказательства историко-культурной роли раннего московского книгопечатания, в это время в науке отрицавшейся.
Книга выходит благодаря А.Г. Авдееву и В.В.Симонову — ее научным редакторам, взявшим на себя труд прочитать текст и сделавшим ряд замечаний, с благодарностью автором принятых; моим ученикам, выполнившим работу по собиранию и набору текста, — И. И. Соломину и О. Р.Черноусовой; художникам и издателям, работавшим над томом, а также Н.В. Литвиной и С.К.Харитоновой, во многом способствовавшим подготовке книги.
Московский печатный двор в жизни российского общества и государства XVII века
Московский печатный двор в первой половине XVII века[1]
Книга — это камень, прочный фундамент, на котором построено здание христианских традиций. Именно Книгой — Писанием и Преданием — определяется сущность христианской веры, этическое, эстетическое и социально-политическое учение. На авторитете боговдохновенного Писания построена литургическая, учительная и учебная христианская литература. Особенное значение книга и книжность с первых дней существования получили в культуре православных земель. Основополагающее значение книги в русской традиционной культуре было давно понято наукой и стало причиной стремления сохранить и изучить православное книжное наследие, не теряющее и сегодня своего значения и актуальности. К сожалению, справедливо высокая оценка историко-культурного значения книги очень долгое время относилась только к книжности рукописной. В то же время сама роль книги в православии определяла неоценимое значение книгопечатания. В. Гюго сравнивал влияние распространения книгопечатания с влиянием на историю человечества изобретения колеса. Но если колесо позволило человеческой цивилизации преодолеть земные расстояния, то книга позволяет преодолевать еще и время.
В русской науке и в представлениях российской общественности XX в. сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, основные научные усилия были направлены на решение вопроса о начале русского книгопечатания, становление которого и сегодня тем не менее остается темным пятном в политической и культурной истории Российского государства. Мы до сих пор не можем убедительно ответить, кем, где и когда были напечатаны так называемые анонимные издания, в большинстве своем предшествовавшие деятельности первого известного нам русского печатника Ивана Федорова. Именно это имя стало символом революции в истории книжного знания и книжной культуры Московского государства. Дьякону московской церкви Николы Гостунского Ивану Федорову, его соратнику Петру Тимофееву Мстиславцу посвящены многие сотни работ, раскрывающих различные аспекты их деятельности в России и за ее рубежами. Однако продолжение деятельности русских первопечатников, работа их московских последователей и преемников, при которых книгопечатание широко вошло в церковную и государственную жизнь, стало неотъемлемой частью русской культуры, основой народного образования, изучено много хуже, чем деятельность и жизнь первопечатников.
И до революционных событий начала XX в., и в советское время эта проблематика разрабатывалась совершенно недостаточно, редко привлекая внимание ученых. Доказательством тому является отсутствие даже на рубеже XX и XXI вв. не только фундаментальной, но и просто подробной истории Московского печатного двора[2], который во второй половине XVI и в XVII в. был не только фактом своего времени, но и важным фактором развития русской и общеславянской культуры.
Очень много для понимания истинного значения московского книгопечатания сделали прежде всего библиографы XIX и XX вв., введя в научный оборот сведения о сотнях сохранившихся ранних московских изданий. Труды В.М.Ундольского[3], И.П.Каратаева[4] и многих других и сегодня незаменимы при изучении проблем раннего славянского книгопечатания; неизвестные издания в XX в. открывали чаще всего не историки книги, а археографы и книговеды.
1
2
4