В те же дни он пришел на очередную встречу со своим психотерапевтом. И он собирается с духом и рассказывает Анне про город, про тонкие штрихи памяти, про счастье и радость, про пишущую машинку на столе и листы бумаги возле нее. Рассказывает, что, кроме светлой и счастливой, есть и вторая часть - страшная, он собирает ее по кусочкам, стараясь избежать интерпретаций. Но, судя по всему, ему придется иметь дело с последствиями пыток. И ему важно говорить об этом со своим терапевтом, которому он доверяет. Он хочет приходить в терапию весь, целиком, не прячась за чужой маской.
И ему нужна работа с травмой.
Он объясняет:
- Я всячески стараюсь воздерживаться, удерживать себя от интерпретаций. Не придумывать ничего. Не сочинять про себя. Просто собираю эти кусочки.
Анна осторожно замечает:
- Наше сочинительство может быть полезным, очень полезным. Для адаптации.
Он резко наклоняется вперед, сложившись пополам - и медленно, раздельно, с прямым взглядом говорит:
- Я. Хочу. Знать.
И с той же силой:
- Я не хочу ничего сочинять, как бы это ни было полезно. Мне не нужна...
- Адаптация?
- Да. Я хочу знать. Это мое. Я хочу знать, как все было. Это важно. Это про меня.
Записки сумасшедшего: Уточнение
Для меня принципиально важно не только то, что я есть.
Но и то, что я был.
Харонавтика: " Остановимся? Нет "
Сессия N6, 30 декабря 2012
Перед началом сессии он заметил, что хочет сегодня увидеть что-нибудь хорошее. Что-нибудь не только про смерть, но и про жизнь, ведь она была. Была работа, были товарищи, друзья. Была машина и чуть больше ста километров от Сантьяго до Вальпо, наверное, он мотался туда-сюда... Было море - и небо в обрамлении горных вершин. Моря он хочет. Радости.
Они начали работать. И...
Столько страха он до сих пор не встречал там.
Бывало и страшнее в других сессиях, и все-таки в этот раз он сильнее чувствовал страх. И думал: "сам не верю, что я себя туда... сам себя туда, прямо сейчас".
В самом начале, сразу - почти в обморок. Он держался, как мог, но полуобморочное накатывало снова и снова, голова кружилась.
Страх казался невыносимым, как будто весь организм сопротивлялся необходимости заглянуть туда.
Он подумал: товарищи держались. Это помогло ему собраться с силами. И хотя больше всего хотелось бежать оттуда, не оглядываясь, он продолжал смотреть, дышать, смотреть. И ничего не видел. Только страх выше головы. Снова и снова смотрел туда и только чувствовал страх.
Это была странная смесь чувств: ужаса, готовности, собранности и обреченности.
В этот раз он даже не пытался найти основания для этих чувств в той реальной жизни, которую знал здесь. Не пытался спрятаться, заслониться этими основаниями, объяснениями - и чувствовал страх так сильно, как никогда прежде. И ничего нового не узнал.
Он попытался объяснить, что вызывает в нем такой страх, какие мысли - и не смог произнести нужные слова. Тогда он попробовал рассказать о книгах, в которых описаны события того времени, сослаться на рассказы свидетелей и жертв. Но ему едва удалось выдавить несколько бессвязных слов. Отчего-то невозможно было сказать прямо: пытки, убийства; книги, в которых собраны свидетельские показания о пытках и убийствах. Он едва смог выговорить: там говорится... о людях, которые были доставлены... на стадион... в казарму "Такна"... На большее его не хватило. Почему-то невозможно было произносить нужные слова, хотя он знал их, чувствовал их губами. От них губы сводило.
Он снова был готов идти туда, но ничего не получалось увидеть и почувствовать, кроме страха, отупения и тяжелой усталости.
- Дыши.
- А?
- Ты перестаешь дышать. Дыши. Встань, подвигайся. Вот так, хорошо. Всё, остановимся?
- Нет.
Досада, его охватила досада: только страх, только эмоции, никакой информации сегодня добыть не удалось, ничего нового. А он хочет знать, он хочет узнавать, он полон интереса, азарта...
Ах, вот он какой! Здравствуй, я, - сказал он с усмешкой. И вдруг почувствовал себя - молодым. Он как будто знал, что он - сильный, умный, красивый, и все у него получается, и все у него хорошо.
- Смотри туда.
И он стал смотреть туда, и ему захотелось раскинуть руки на спинку дивана, и он сделал так, и посидел так, и понял, что левую нужно опустить вниз - так расслабленно, свободно. И так хорошо. И как будто такой простор открылся перед ним, воздух... и над ним - широкое небо, и там, впереди, наверное - море. Он откинул голову на подголовник... то есть, на спинку дивана, и ему было так хорошо и спокойно там, что он попросил: не трогай, я здесь хочу побыть. И правая рука - на спинке второго сиденья, а левая - снаружи. У машины откидывающийся верх. И небо над головой, и ветер.
И он тут же усомнился: ведь он сам в начале сказал, что хочет моря и радости, вот он их себе и придумал... Но он знал, что не придумывал это, он честно бился со страхом, он честно злился на страх и пустоту и так же честно удивился распахнувшемуся простору. Так они и закончили в тот раз: у моря, в машине с откидным верхом. С радостью. Так, как он и хотел: про жизнь.
Харонавтика : " Лобовое стекло "
С
ессии N 7-8-9, 19 января - 16 февраля 2013
[Уже достаточно понятно, как проходят сессии - и я позволю себе выбрать из следующих трех только несколько моментов, в которых появляется что-то новое.]
***
...Очень молодой и очень сильный.
С силой ударяет кулаком - за неимением стола, по диванной подушке: надо делать, надо изменять мир, надо делать. Невозможно с этим мириться. Невозможно с этим мириться - повторяет несколько раз, и еще больше оно в его голове и вообще внутри. Очень сильная мысль, сильное чувство. И подступает память: они старались. Была совершенно уникальная ситуация, и были надежды, даже уверенность, по крайней мере - твердая вера в то, что они могут, они смогут это изменить.
И потом он плачет, потому что им не удалось. И столько жертв, столько крови, отчаяния и горя.
***
"...Отдохнул и хватит". Он говорит, что готов снова идти туда, где страшно.
И ничего особенного, просто начинает рассказывать, как после прошлого раза - где чуть ли не главной темой была собственная работа и работа команды, - он сумел закончить книгу и организовать производственный процесс с верстальщиком и художником, легко и как само собой разумеется. А потом почему-то вспоминает, что взял вот купон со скидкой на курсы вождения авто. "Хочу посидеть за рулем, да".
Он говорит это с улыбкой, но, пока произносит это, чувствует, как подкатывают тошнота, обморочная слабость. Он замечает происходящее и приходит понимание: взяли - из-за руля. Привычно отмахивается от мысли, не спешит ей верить. Не может же оно вот так просто и прямо открываться, вспоминаться из ничего, из случайного касания. Он старается отвлечься, продолжает говорить о прошедшей с прошлого раза неделе - но мысль возвращается, и с ней тошнота, слабость, головокружение. Он замечает, что вцепился пальцами в обивку дивана, так что пальцам больно. И тогда он сдается и сообщает о происходящем М.
- Посмотришь туда?
"Снаружи люди, какое-то движение, торопливое, беспорядочное.
Передо мной руль. Светлое тонкое рулевое колесо, с такими... маленькими выпуклостями под пальцами.
И лобовое стекло, такое... ну, как лобовое стекло изнутри. Но такое... прямое. Надо мной крыша, она поднята. Выбраться из машины - влево и вверх. Я не смотрю в ту сторону. Не могу смотреть.