Выбрать главу

Вот этот человек.

Посмотрите на него, он только что проснулся - в доме, который кажется до последней складки занавески, до мельчайшего пятнышка на обоях, до самого темного угла и до самой скрытой в темном углу щели между половицами - знакомым. Возле подушки у него лежит книга, лицом в которую он вчера уснул, у кровати ожидают шлепанцы, на нем самом - футболка и трусы в цветочек и с тоненьким бантиком спереди.

Он еще не знает, что проснулся - он. То, что осталось в этом теле, помнит себя женщиной, живущей в этом доме последние пару лет. Он о себе не помнит ничего. Он долго лежит в постели, не понимая, что не так. Он не чувствует себя ни женщиной, ни мужчиной, он вообще никем себя не чувствует, только чувствует, что он есть, а так - пусто.

Потом, когда-нибудь, он попытается рассказать обо всем, что с ним случилось, и ему будет трудно. А мы будем наблюдать за его попытками и, может быть, сопереживать ему, а, возможно, наоборот - морщиться и стесняться его неловкости, стыдиться его глупости, как это бывает, когда смотришь комедию положений и не знаешь, куда деваться от стыда. Может быть, мы будем плеваться и ворчать: ну точно, герой - полный псих, и зачем я взялся читать эту белиберду? Кто автор? Что он себе позволяет? Что у него в голове творится?

Но это все потом. А сейчас посмотрите на него. Он только что проснулся и не знает, что его ждет.

Записки сумасшедшего: Не кино

Мне было бы спокойнее, если бы мое появление в этом теле сопровождалось экстраординарными (то есть выбивающимися из привычного порядка вещей) событиями. Если бы я, заглянув спросонок в зеркало, отшатнулся от него с криком, как показывают в фантастических фильмах.

Но нет, все было буднично и обыденно, я проснулся, кое-как умылся - зеркала возле умывальника в той квартире не было, потому что не было и самого умывальника, была ванна, установленная прямо в кухне. Вот в той же самой кухне, в которой я пил чай по утрам уже около двух лет, сидя на самой обыкновенной табуретке, я в то утро и заметил, что со мной что-то неладно.

Я налил в кружку заварки, долил доверху кипятком, вернул чайник на плиту и сел на табуретку. Тут-то все и началось.

Хотя, конечно, все началось гораздо раньше, но я к этому еще вернусь.

А в то утро я просто чувствовал себя как-то необычно, как будто мне странно непонятно отчего. Все было как всегда, по крайней мере - как вчера. Рядом с моей подушкой лежала книга, раскрытая на середине, и я помнил, на чем остановился. На столе стояла знакомая кружка с чаем, я сидел на табуретке... мне было неудобно. Табуретка была та же, что и вчера, я сел так же, как сидел вчера - ну, примерно так же. У нас ведь есть тот самый удобный способ для того, чтобы делать что-то, что мы делаем ежедневно и даже по несколько раз в день. Мы не замечаем эти способы, наши базальные ядра (такие штуки в мозгу, которые управляют привычными движениями) сами об этом позаботятся, предоставив префронтальной коре заниматься более творческой работой. Что-то случилось с моими базальными ядрами в тот день. Они промахнулись. Мне было неудобно сидеть на моем обычном месте.

От этого неудобства я проснулся чуть более, чем был пробужден до того, и почувствовал, что я не только не знаю, как мне сесть (мне так и не удалось нащупать эту привычную позу, пришлось изобретать ее заново). Я обнаружил, что я не знаю еще и того, кто я.

Я помнил содержание паспорта и вчерашнего дня, а также последних тридцати с небольшим лет, прожитых этим телом. Но я не знал, кто я. Это все - в паспорте и в памяти - как будто не имело ко мне особого отношения. То есть на самом деле это я не имел особого отношения к этому всему. Я не знал, как я отношусь к прочитанному в оставленной рядом с подушкой книге. Я не знал, как мне сидеть на табуретке. И в довершение ко всему - я не знал, сколько ложек сахара я кладу в чай. Это знание так и осталось утраченным, я какое-то время страдал, каждый раз добавляя по пол-ложки и пробуя на вкус, но потом просто перестал класть в чай сахар, потому что так и не понял, как мне вкусно.

Она-то это знала точно. Она пила чай с сахаром всегда.

Может быть, я не пил чай с сахаром? Может быть, я не пил чай вообще?

Так что можно сказать, что мое появление здесь сопровождалось не приобретением новых, доселе не наблюдавшихся у этого тела навыков и привычек, а напротив - утратой кое-чего из старых. И это происходило совсем не так, как показывают в кино или пишут в фантастических романах. Я просто проснулся, без воплей и драматических эффектов, я просто почувствовал себя не в своей тарелке, я просто не знал, кто я. И я не знал этого еще много лет. Но надо было как-то справляться с текущей жизнью, и я справлялся.

Выписки:

"Если дни в впрямь падают в ночь,

значит, надо сесть на закраинку тьмы

и терпеливо удить

упавший туда свет".

Пабло Неруда

Неокончательный диагноз : Стоит попробовать...

Как объяснить решение М. работать с Лу?

Мы можем только предполагать. Допустим, она взвешивала альтернативы. Отказать? "Извините, я не могу вам помочь"? Или перенаправить к врачам: "Извините, я не могу вам помочь, вам нужно к психиатру"? Скорее всего, такой вариант был бы самым нейтральным, самым безопасным и, в целом, наиболее правильным.

Но - может быть, ей было просто... интересно? Приходит человек, и то, что он о себе рассказывает, очень необычно по содержанию, и можно принять за бред, но человек сохраняет критичность, у него нет проблем с ориентацией во внешнем мире. Он знает, кто он, где он. В его мыслях нет навязчивости - только настойчивое желание разобраться в происходящем. Он стабилен, он около четырех лет посещал терапевтическую группу и не рассказывал там о своих "фантазиях". Группа принимала его, ведущие не пытались направить к психиатру. Вот уже три года он ходит на личную терапию. Он вполне мотивирован и способен поддерживать длительные отношения.

Лу передал ей свои дневники - записки в тетрадях за много лет, когда у него еще не было компьютера, и ссылку на свой блог. Да, он стабилен. С ним случаются регулярные кризисы, каждое лето он теряется и теряет уверенность в том, кто он. Но он выходит из этих кризисов сам, раз за разом, выходит живым, не потеряв отношений, продолжая работать. Он достаточно успешен профессионально, и работа имеет для него смысл. Его второе дело - писательство - также стабильно и приносит ему удовлетворение. Он развивается. Он способен любить, работать и играть - три важнейших признака душевного здоровья.

Но что неизменно и не проходит само собой - это смятение, этот тревожащий его постоянно, особенно обостряясь в летние месяцы, вопрос: "кто я?" Это страдание не утихает.

Может быть, хорошо подобранные лекарства избавят его от тревоги... но не избавят ли они его от него самого? Сто... ну, девяносто девять из ста, что он не пойдет к психиатру - из тех же соображений. Он дорожит этими сомнениями, как бы мучительны они ни были.

И ведь этот вариант всегда останется как запасной. Если вдруг что-то пойдет сильно не так, можно связаться с людьми, которые знают его давно. И с психиатрами тоже можно.

Стоит попробовать... Стоит.

М. находит единственный способ как-то это нормализовать для себя или предъявить вовне: назвать работой в метафорическом поле. В конце концов - чем не правда? Человек пишущий, творческий, с богатой и активной фантазией. Возможно, пережитая им когда-то в прошлом травма так сильна и защиты настолько мощные, что работа с содержанием возможна лишь в такой форме, но не напрямую. Может быть, понадобятся годы и годы работы, чтобы можно было пройти к травме. А мы торопимся?