Но там было темно. Не так, что просто ничего не видно и не на что смотреть. А препятствие взгляду, помеха. Чернота. Что-то есть, но невозможно увидеть за ней. И он тер лицо руками, все сильнее и сильнее.
- Что это ты делаешь?
- Не знаю пока.
- Это здесь или там?
- Кажется, здесь...
- Ты прячешься?
Но он уже очень сильно тер лицо. Он вспомнил, что похожее было в других сессиях, в тех, когда они смотрели это же место, его машину, арест. Но тогда не было темноты. Теперь все соединилось.
- Это мешок на голове. Или липкая лента, скотч.
Как будто какое-то сильное ощущение там, которое он здесь пытается нейтрализовать.
- Все-таки, судя по силе ощущений, скорее скотч, чем мешок. Они залепляли рот и глаза скотчем. Да, они это делали.
И снова пришел тот невместимый страх, который он уже встречал - в тех сессиях, восьмой и девятой, когда они смотрели про машину и арест.
Он стал говорить о том, что его беспокоит. О том, что есть три точки, на которые он может опираться в доверии и уважении к себе. Вот они.
Первая - та гордость и торжество, когда он понимает, что сейчас его уже не будет, он смог их обойти, и всё, и "хрен вам, суки, вы от меня ничего не получили".
Вторая - тот момент, когда ему предлагают выбирать между ним и Кимом. И он знает, что в любом случае это сделают с ними обоими, этот выбор фальшивый, еще одна разновидность пытки. Но он говорит, улыбаясь: конечно, я. И чувствует в этот момент, что губы ледяные и как будто картонные, негнущиеся. Но улыбается - отдельно для них, отдельно для Кима: ничего, видишь, это можно вытерпеть.
И третья точка, она первая по времени, где-то в самом начале ада: то чувство силы и гордости, ненависть, ярость, готовность к схватке и знание, что ему есть что противопоставить всему их адскому арсеналу.
Но, говорит он, эти три точки такие отдельные и разрозненные. Он постоянно забывает о них, теряет опору, потому что они разрозненные, краткие, еле успел разглядеть. А все остальное - страх, огромный, сильный, долгий, его так много, как будто есть только страх и ничего больше.
- Такой, как был сегодня?
- Да.
- И что ты делаешь с этим страхом? - тихо спросила М.
- Сейчас? - удивился он.
- Да.
- Ну... - он задумался. Потом медленно сказал: - Я говорю: да, работаем дальше.
М. посмотрела на него и кивнула.
И ему стало хорошо и спокойно. Он увидел, что справляется. Каков бы ни был страх, он делает то, что считает нужным. Он дышал широко и наполнялся спокойствием и уважением. Он сказал, что эти три точки теперь не плавают в темном пространстве, они соединились в нечто целое, неразрывное. Что теперь он видит: страх ему не хозяин, у страха нет над ним абсолютной власти, он боится, но делает то, что должен.
И с этим признанием себя и уважением он сидел и дышал. А потом появилась мысль, такая... детская мысль: "я настоящий герой". Он даже вслух ее говорить не хотел, такая она была... дурацкая и детская. Но сам собой тут же выдохнулся комментарий к ней:
- Папа был бы доволен.
Они с М. молча посмотрели друг на друга. Им обоим вспомнился ее вопрос в начале сессии: что и кому ты там должен?
Это было уж слишком. Но это - вот - было.
Выписки:
- Агa! - изо всех сил зaкричaл Зигмунд. - Агa! Агa!! Агa!!!
Пелевин. "Зигмунд в кафе"
Запис ки сумасшедшего: Марин, провинция Понтеведра
Вот, пожалуй, самое-самое из всех "это уж слишком" в моей истории или в истории, которая выдает себя за мою: кажется, мой отец был военным моряком, кажется, мы друг друга ненавидели, кажется, я влюбился в военного моряка и любил его до конца. Куда уж дальше? Это настолько... отдает хрестоматией и психологизмом самого примитивного толка, что... В общем, мне было бы стыдно вставлять такой поворот в сочиняемую историю. Я удавился бы, но не допустил такого сюжета. Ей-богу, я хороший сочинитель. Это уж слишком. Как говорится, Фрейд бы плакал.
Надо бы записать, почему я думаю, что мой отец был военным моряком. Это просто, конечно: "мой маленький морячок" и "наследник". Я отчетливо понимал это в конце той сессии про Рождество. Может быть, этого недостаточно, чтобы делать окончательные выводы, но за неимением более обоснованной версии я пока останусь при этой.
А потом я осматривался в районе Понтеведры, что там к чему. Я не был уверен, что этот населенный пункт как-то относится к моей истории, как не был уверен и в том, что это фамилия. Но я осматривался в том районе с помощью карт и интернета, и обнаруживал замки и старые дома, крепость Монтерреаль в Байоне, стены которой сложены из серых каменных блоков, затянутых пятнами лишайника - впрочем, в том краю все крепостные стены и замки, да и старые дома зачастую, сложены из серых каменных блоков. Интересно, почему я сразу решил, что это замок? Знакомые мне до того замки Восточной Пруссии, которых она навидалась в детстве, сложены из красного кирпича, бойницы в них другой формы, что объясняется свойствами строительного материала. Эти - светло-серые и просто другие.
К сожалению, я не могу просмотреть фотографии замков Галисии и с определенностью сказать: вот этот, или вот тот. Я отчетливо видел маленький кусочек крепостной стены и одно помещение изнутри - ту комнату, приспособленную под детскую, или просто временный ночлег, этого я тоже не знаю. Но даже если бы сейчас мне показали фотографии этих фрагментов, я не смог бы их узнать, и не в том дело, что прошло лет семьдесят. В доступных мне сейчас воспоминаниях я видел их - если мы на время согласимся, что видел, - ребенком не старше четырех-пяти лет. Насколько по-другому воспринимаются размеры предметов, трудно себе представить. Взрослый, стоявший бы рядом со мной в тот момент, видел бы все совсем по-другому.
Увы, мне не на что опереться. Я узнал, что крепость Монтерреаль в Байоне (провинция Понтеведра) давно не имеет военного значения. Но также узнал, что старый город Понтеведра окружен крепостной стеной. Может быть, не замок, а только стена? В большом старом доме наверняка найдется подходящая комната для спальни - такой, какую я видел. Еще я узнал, что порт Понтеведры расположены в 7 км от города, в небольшом городке по имени Марин. И вот там-то меня ожидал сюрприз.
В Марине располагалась военно-морская база, морской полигон, а также, с 1931 года, морское артиллерийское училище. В 1943 году (мне было где-то от трех до пяти) туда из Сан-Фернандо было переведено военно-морское училище, готовившее офицеров для ВМФ Испании. Оно там и до сих пор.
Ах, так он еще и "училка"! - восхитился я. Вот откуда его педагогические приемы и тяга гонять ребенка по холмам с секундомером.
Не подумайте, что я совсем свихнулся. Если я говорю, что мне не на что опереться - значит, я понимаю, что это все так, предположения, висящие в воздухе. Но почему-то информация об училище в Марине меня ужасно разо... Я собирался написать "развеселила", но обнаружил, что стремительно набираю другое слово. Разозлили меня эти новости, хотя и развеселили тоже. Смешанные чувства я испытываю, думая об этом.
Но знаете, от чего бы Фрейд действительно растрогался?
Я собираю информацию достаточно бессистемно. Кусочек паззла туда, кусочек паззла сюда. Этот обрывочек к той теме, тот - к этой. Меня интересует сразу всё, и у меня нет списка источников, в которых я могу обнаружить нужную информацию. Поэтому, что найдется - тому и рад. И бывает, что между обнаружением разрозненных кусочков одной темы проходят месяцы. Вот так получилось и тут: полгода спустя информация об училище в Марине дополнилась сведениями об учебной шхуне "Галатея". Спасибо Википедии, фотографии парусника шотландской постройки я нашел довольно легко.
Я хохотал. За что, за что мне такое? - восклицал я. Я легко обошелся бы без этих навязчивых совпадений. Прекрасная "Галатея", учебный корабль при училище в Марине. Прекрасная "Эсмеральда", учебный корабль чилийской Армады, место службы Хорхе.