- А я вижу, что по мере того, как я избавляюсь от страха потерять эту историю, она не рассеивается, а только уплотняется и обрастает подробностями, которых я... хм... не заказывал.
Выписки:
"Я как-то сказала тебе, что не могла бы стать Зоей Космодемьянской - при первой же пытке во всем призналась бы фашистам. А ты возразил:
- Нет. Тебя бы охватила такая нечеловеческая злость - ничего бы не сказала!"
Вера Тулякова-Хикмет, "Последний разговор с Назымом"
Харонавтика: "Свидание"
Сессия N36, 25 января 2014
Он пришел, сел на свое обычное место, огляделся.
- Не знаю, чего хочу сегодня. У меня все хорошо и спокойно. Я даже не помню, про что было в прошлый раз. Стадион помню, а что было потом - не помню. Помню, было про август. А что там в конце...
- Если я не путаю, там в конце было про цельность и связность.
- А! Смарт. Да, конечно. Ну, я не знаю, чего я хочу сейчас. А что ты молчишь так? То ли печально, то ли скептически, то ли то и другое вместе?
- Выжидающе.
Тут накатило смущение - хоть куда девайся, а не показывай виду. И страх, что его примут то ли за идиота, то ли просто за недостаточно компетентного... Как будто кто-то ему не доверяет, не принимает всерьез. Так и сидел, смущаясь, пряча смущение, тихонько думая - еще посмотрим, кто здесь кто... Рассказал о происходящем, и они пошли посмотреть на это смущение. И сразу так - дистанция и голову набок.
- Держи голову прямо.
Голову прямо, но подбородок вверх.
- Подбородок убери, - напомнила М. - Расслабь подбородок.
Но он не мог.
- Нельзя же показывать свою... слабость? Нельзя же так прямо...
- Что?
Не ответил. Сказал только, что там состязание, вызов и "доказать, что я не хуже". И пока говорил это, удивился: это что же, у нас сегодня будет свидание?
Отчаянные попытки скрыть радость и волнение, потому что... нельзя же так прямо - что? Нельзя же так прямо кидаться на шею...
И корабли.
К этой картинке оказалась пришпилена бирочка: "вот так мы и встретились снова". Он действительно как будто увидел эту бирочку - картонную, с фигурной рамкой. Было смешно. Он чувствовал волнение, смущение, радость. Радость еще и от того, что много планов, и перспективы представляются вполне благоприятными, и много надежд с этим связано, много силы есть, чтобы эти планы осуществлять. И свидание, как есть свидание, ну надо же.
И вторая бирочка появилась тут же: "никто не собирался умирать".
- Мы не были смертниками. Мы собирались делать дело. Трудное. Жить с этим делом, работать, бороться... Не умирать.
- Давай посмотрим.
Стало тоскливо и пусто внутри. Потом он почувствовал четкие и однозначные импульсы в теле: вырваться.
Он не хотел, очень не хотел смотреть туда. Улавливал сигналы от тела - что-то в лице, что-то в ногах, в руках. Не хотел прислушиваться, замирал на краю. Но все-таки они прошли туда, и там оказался туман, тяжелая вата. Лицо - тяжелое, большое. Голова падает, но не так, как других сессиях, когда при спокойствии и полной ясности разума мышцы вдруг "роняют" ее. Голова тяжелая, держать ее трудно, и сознание такое же тяжелое и туманное.
Он уже понимал, что там происходит, но не хотел понимать. И тем не менее - знал, со всей определенностью. Не называя, спросил:
- Какая связь? Почему я от того - от "свидания" - попал в это место?
- В какое?
Молчит.
- Можешь не говорить вслух. Назови это для себя.
Мотает головой.
- Нет, это надо проговаривать вслух, это важно. Я должен сказать. Вся эта артикуляция, мышечные движения - это важно. И я скажу это здесь. Мне легче произносить это тебе, чем моему партнеру. Извини.
- Хорошо, говори.
- Меня избивали. Долго.
Сказал, еще оставаясь как бы наполовину там. Вынырнул, отдышался.
- Надо повторить это теперь, в "здешнем" состоянии.
Повторяет.
- Как тебе с этим? - М. снова направляет его туда.
Он привычно подбирается, готовясь к встрече со страхом и беззащитностью, но тут же вздергивает губу:
- А хрен вам, мартышки.
Моргает. Смеется. Мартышки?!
- Я их... презираю? Да, я к ним вот так, свысока, хотя это они тут меня метелят. Но - вот так.
Пытается сообразить, какая связь? Он знает, знает, с кем это он встретился снова, он знает, перед кем боялся выглядеть глупым или недостаточно компетентным. Хорхе, драгоценный мой. Лу безошибочно узнает если не его самого, то свою реакцию на него. Но какая связь между тем "свиданием" - и этим избиением, происходящим в каком-то не очень большом и не очень светлом помещении... Появляется бирочка с вопросом: "флотские?"
И тут его согнуло пополам, свернуло.
М. сказала потом, что видела страх. Он страха не чувствовал, но очень ясно понимал, что всё совсем плохо, окончательно плохо. И, судя по реакции тела - он угадал: да, флотские.
- Знаешь, - говорит он медленно, прислушиваясь к ощущениям. - Кажется, там офицеры. И что-то очень личное, не механическая обработка, а как будто личные... претензии.
И понимает, что, кажется, все-таки что-то успел сделать. Может быть, даже...
- Кажется, я сильно их обидел. Надеюсь.
Ему хочется обнимать М. и хлопать по спине - торжествующе, как своего, как сообщника.
- Какие проекции, - смеясь, рассказывает он.
- Ты же хотел товарищей.
Он дышит, довольный, крутит головой: кажется, я все-таки успел... хоть кого-то из них. Говорит это вслух: убить. И чувствует радость и удовлетворение. Пытается сдерживать это, но оно рвется наружу. Ему с этим хорошо и подходяще.
- Мусоровоз, - говорит он. - Мусоровоз тоже где-то здесь.
Выписки:
"Сержанта увели с корабля связанного, с завязанными глазами. Он не знал, куда его доставили, с него не снимали повязку. Там его ожидала пыточная команда, состоявшая из офицеров морской пехоты. Его избили, затем повесили на крест в форме буквы Х, с ногами, "разведенными настолько, что казалось, будто они хотят разорвать меня пополам"; били в основном по гениталиям. Пытка продолжалась всю ночь.
... К нему применяли электричество, в результате конвульсий он вывихнул левую руку, на веревке опускали в сточные воды, на третий раз он потерял сознание. Когда пришел в себя, его продолжали бить, теперь по голове, "потому что на теле уже не оставалось места для ударов".
Во время интервью тридцать лет спустя Хуан Карденас подтвердил рассказанное в 1973 году:
"Они применяли к нам все способы пыток. Я ушел оттуда в очень плохом состоянии, хотя всегда был в хорошей физической форме. Всегда занимался спортом. Это мне пригодилось, чтобы выдержать... Они делали всё: подвешивали на крест, применяли электричество, опускали в воду, опускали в воду... она воняла мочой и экскрементами. Вытаскивали полумертвого, блюющего... Пережидали, пока я приду в себя и продолжали. Там был врач. Слушайте, врач. Он указывал "всё, стоп, стоп", и они давали мне отдохнуть и потом продолжали".
Его спрашивали о том, как "собирались уничтожить их всех, морских пехотинцев".
"Я знал, что со мной будет, если мы проиграем. К счастью, я остался жив".
...
В ночь на понедельник 6 августа сержанта Карденаса, полумертвого, перевезли в Военную Академию. Его поместили в камеру в подвале здания, где продолжали избивать, уже не задавая вопросов".
Хорхе Магасич, "Те, кто сказал "нет"
Неокончательный диагноз: Мартышки
Она спрашивает: и что ты чувствуешь про это? - обычный вопрос. Он думает про боль и страх, про отчаяние, про беззащитность. Прислушивается к себе, привычно ожидая этих чувств, готовый выяснить, какое же из них ближе к поверхности, чем другие. И вдруг у него вырывается странная фраза.