Ты тратишь силы, направляя их в прошлое, но они не достигают его. И здесь, в настоящем, ты остаешься без сил. Обессиленный к тому же эхом страдания, осколками горя, отголосками старого страха.
Хватит. Остановись.
Боль - известный наркотик. Ты наркоман.
Неокончательный диагноз: Бирочка
Утром в ванной он смотрит в зеркало, морщась, разглядывает слегка опухшее после сна лицо, шмыгает носом. Вспоминает "бирочки", появлявшиеся перед внутренним взором в той сессии, когда он понял, что после ареста им занимались флотские. Аккуратно думает о том, действительно ли вместе с Кимом они были там. Аккуратно вспоминает бирочку: "флотские".
И сгибается пополам, задыхаясь, как будто от удара в солнечное сплетение.
Потом аккуратно выходит из ванной, крутит головой: ну и спецэффекты, как лоб об раковину не разбил-то... Дышит.
Ну что ж, говорит. Флотские. Будем знать.
Ох, любовь моя.
Харонавтика: "Это было"
Сессия N38, 15 февраля 2014
(Фрагменты отчета об этой сессии уже были процитирована ранее, в подборке про Африку. Здесь запись сессии приводится целиком.)
Лу все еще продолжал сомневаться, что этот эпизод действительно был.
Слишком мерзко. Слишком частая тема низкопробной литературы, дурных фантазий. Десять месяцев флэшбэков, кошмаров, навязчивых мыслей, всплывающих картинок... Но он продолжал сомневаться. После встречи с темой шантажа в полицейском сериале беспокойство снова усилилось, он метался между ужасом и сомнениями, боялся фантазий и содрогался от реального ужаса и отвращения. Наконец ему пришла мысль пойти в сессии прицельно туда. Никаких гарантий, что это получится, но хотя бы попробовать.
М. провела его в кабинет, он прошел к окну, оглянулся на диван. При мысли, что сейчас он сядет туда и они пойдут смотреть, и куда они пойдут смотреть, он почувствовал очень сильный страх. Он вспомнил эпизод с арестом, как сидит в машине и не хочет выходить из нее - и понял этот страх. Сейчас он чувствовал такой же, только понимал, что здесь и сейчас все в порядке, но страх был огромен все равно. Лу думал, попросит он отменить сегодняшнюю сессию или заставит себя подойти к дивану, сесть и начать работать.
М. сказала, что вернется через пару минут, и вышла. Лу физически почувствовал, как страх свалился с него. Передышка.
Он стоял у стола и проверял, как за него держаться.
Хотелось забиться в угол. Не в этой комнате. Где-то в другом месте. Лицом в твердые, кажется, бетонные стены.
М. вернулась, Лу отошел от стола, они сели на свои места и начали работать.
Он сказал М., что сегодня получится пойти туда, что насколько-то он уже там.
М. попросила описать, что он видит. Лу не хотел на это смотреть. Он отвернулся в сторону, но заставил себя повернуться обратно, к М. Рассказал про помещение, где тот стол. Оно большое. Хотелось сказать - как ангар, но все-таки не такое. Как спортзал? Или как маленький ангар? Лу не мог сказать, есть ли там окна. Свет искусственный. Вооруженные люди - человек пять. У них здесь власть.
- Ким где-то у меня за спиной, я не вижу его.
Лу заметил, что сглатывает очень часто, самым горлом, рот пересох. Он вспомнил своего кота: когда его возили к ветеринару на уколы, он так же сглатывал, прижавшись к металлической столешнице. Смирно лежал, но сглатывал непрерывно. Лу сам себе сейчас напоминал этого кота.
Он боялся начинать работать с "отверткой". Боялся, что начнет просто повторять то, что уже видел раньше, или фантазировать. Но все происходило не так, как он ожидал.
Внезапно он успокоился. Успокоил себя. Выровнялся. Стал дышать глубоко и ровно. Это было как-то само и в то же время как будто намеренно - но намерение не здесь и не сейчас.
Потом так же внезапно почувствовал, что шея его зажата странным образом. Затылок опущен назад. Голова приподнята. Не так, как у него бывает, не его фирменное "подбородок вверх". Сжат был затылок, шея сзади была каменная. Он не смог даже подергать ею, чтобы расслабить. На самом деле, как камень. Он сосредоточился на этих мышцах, на физических ощущениях и почти сразу понял, что его держат за плечи и за волосы на затылке, он не может опустить голову. И что его заставляют смотреть.
После этой мысли мышцы сразу и плавно отпустило.
Он хотел плакать и кричать.
М. предложила: это можно здесь делать.
Он чувствовал: нельзя. Он сказал: не хочу тебе показывать и понимаю, что не больше половины относится к тебе, к тому, что я не хочу показывать тебе страшное.
- Я не хочу это показывать им.
Он понимал, что происходит там теперь. М. сказала:
- Ты можешь проживать телом, давать этому происходить. Ты уже здесь, в безопасности. Это было не сейчас и не с этим телом. Ты прошел через это и выдержал.
Но он не мог позволить этому переживанию происходить. Он боялся, что тело будет показывать всё слишком однозначно. Он чувствовал стыд от того, что М. будет видеть, что с ним делают.
- Я не вижу ничего, - сказала М. - Только твое страдание.
Но он боялся, что тело выдаст его, что оно покажет больше, чем он хотел бы показать.
Он изо всех сил останавливал происходящее в теле, не давая проявляться слабым, но вполне отчетливым и однозначным сигналам. Сам он понимал все, что происходит - там, тогда. Это было тяжело и долго. Он устал. В конце концов он просто страшно устал, больше ничего не осталось. Глаза закрывались, он терял "отвертку".
- Дыши, - напомнила М. - Смотри.
Он тихо сказал:
не говори это слово
оно ударяет в меня
смотри
смотри
- Я могу остановить это, - сказала М.
- Нет, не сейчас.
Потом все закончилось. Он устал, он совершенно обессилен и разбит. Лежит, откинувшись на спинку дивана. Дышит.
М. спрашивает, может ли он продолжать работу. Он отвечает: да - и сам пугается этого. Они продолжают.
Он подбирается: вспомнил, что надо выглядеть. Показать Киму, что это можно вынести и не сломаться. Что это переносимо.
Он точно знает, что там именно Ким, не кто-то другой, не кто-то незнакомый.
Он выпрямляется, делает улыбку, кажется, довольно кривую, но уверенную, ей и не надо быть ровной, она не про то, что все хорошо, она про то, что он не уничтожен, не сломан. С некоторой долей пренебрежения. Отличная улыбка, такая, как надо.
И пока он улыбается, докатывается мысль. Он спрашивает М.: а можно сделать фейспалм? Можно, говорит она, только следи за "отверткой". Лу смеется.
- Все думали, что он мой любовник. Я гей, тут парень молодой, я с ним вожусь - что еще можно подумать? Эти тоже думали, что он мой любовник.
Ему почему-то становится легче от этой мысли. Намного легче. Он чувствует, что это очень важная мысль, но еще не понимает, почему.
Лу очень устал. Просто адски. М. дает ему отдохнуть некоторое время. Он говорит: у меня больше нет сомнений в том, что это было; я видел теперь достаточно.
Он говорит: когда я понимаю, что происходит, я как будто возвращаю себе часть контроля. Это, конечно, иллюзия. Я здесь и сейчас, а это происходит там и тогда. Ничего невозможно изменить. Но я могу понимать, могу назначать смыслы.