Я вижу, Хаса́н, наш секретарь заводского комитета комсомола, сидит как именинник. Он всегда очень доволен, если ребята проявляют на собраниях активность. Его тоже критикуют, а он доволен, потому что активные выступления — признак боеспособности комсомольской организации (такие его слова я слышу на каждом собрании).
— Ну, кто еще? — спрашивает главный инженер и оглядывает зал; обращается с улыбкой к Мути: — Говорят, на перекурах ты главный оратор?
— Вот там я и выговорился, — не теряется Мути; а когда все кончили смеяться, он солидно добавляет: — Я думаю, тут справедливые выступления были. Только вот токари почему-то молчат. А ведь здесь и Шамо и другие, которые умеют толково выступать.
Я прямо-таки обомлел, потому что еще ни разу на заводе не выступал. А главный инженер заглянул в список и говорит:
— Шамо? Асланов? Пусть, пусть выскажется. Самые перспективные кадры у нас те, кто кончил ПТУ…
Я встал, кусаю губу. Ноги как ватные. Лица плывут в глазах. Успел я только заметить, что Хасан сморщился, скис. У него всегда, когда на меня смотрит, такой вид делается, словно зуб заболел.
Кто-то ткнул меня в спину кулаком так, что я чуть не задохнулся, и — шепот Алима-Горы:
— Или говори, или сядь, дубина…
— Гора, Гора, не мешай товарищу выступать, — строго постукал главный инженер карандашом по графину.
Так бы я и сел молча, если бы не расслышал сквозь смешок, раздавшийся в красном уголке, как хохотнул Джамбот.
Я почувствовал, как вспыхнуло мое лицо, и произнес:
— Надо, чтобы разговаривали всегда… с уважением. Любой начальник.
— Кого ты имеешь в виду? Кто? — спросил главный инженер.
— Любой начальник.
— Ну-ну. Продолжай…
— А то снижается производительность труда.
— Конкретнее!
— На семнадцать процентов, — ответил я конкретно и сел, потому что все опять засмеялись.
После совещания мы пошли гурьбой по вечернему поселку к бульварчику и расселись на скамейках под лампой дневного света. Я не мог смотреть на этого предателя Мути; Алим-Гора ругал его вовсю. Однако Мути не чувствовал себя виноватым.
— Шамо выступил отлично! — говорил он. — Согласитесь, ребята, он настоящий оратор. Критикует остро, смело. И конкретно, с процентами в руках. Конечно, даром ему это не пройдет, но ты сам говорил, Гора: пусть Шамо проходит термическую закалку.
— Вообще-то правильно, нечего нам помалкивать, — поразмыслил Гора. — Чего же ты, Шамо, прямо не назвал имя Джамбота?
— Думаешь, начальство не поняло? — удивился Мути. — Секретарь райкома переглянулся с главным инженером и так зыркнул глазами на Джамбота… Говорят, женщины уже бегали и в дирекцию, и в райком жаловаться на этого грубияна. Вот увидите, снимут его с работы! Но месть он должен объявить не женщинам, а нашему Шамо.
— Какую месть? — спросил кто-то из ребят. — Что ты выдумываешь.
— Вот чудаки! — рассмеялся Мути. — Вы думаете, заводской забор спасает нас от диких обычаев?
И он взялся расписывать, как все произойдет дальше. Из-за выступления Шамо Джамбот теряет работу. Следовательно, и оклад. Значит, ему нанесен зе — ущерб. Возмещать этот ущерб до тех пор, пока Джамбот не получит новую должность, обязан виновник «зе», то есть Шамо. Думаете, через нарсуд? Нет, Джамбот туда не побежит. Он обратится в самозваный мусульманский суд — «кхел». Это будут несколько нейтральных старикашек, они должны разобрать по совести тяжбу Джамбота к Аслановым. После каждого заседания дедушка нашего Шамо — Марзи — должен резать для «кхел-хо» — судей — барашка, поэтому старички постараются долго тянуть дело и провести побольше «заседаний». Само собой разумеется, после каждого съеденного барашка палка Марзи будет гулять по спине Шамо.
Мути плел под хохот ребят быль и небылицы, а я снова и снова переживал стыд за свое бестолковое, глупое выступление.
К нам подошел Хасан. Его длинная, тонкая фигура начала метаться перед скамейкой; Хасан то поправлял галстук, то пощипывал усики, морщился как от зубной боли и на все лады поносил меня:
— Зачем ты полез выступать, если двух слов не можешь связать?! Это что тебе, пионерский костер? Устроили смех! При секретаре райкома! Ты что, заранее обдумать не мог выступление? Не знал, куда идешь?
— Да я и не собирался выступать. И не буду больше никогда.
— Не будешь? — разозлился еще больше Хасан. — Асланов! Товарищ Асланов! Как бы тебе на комитете комсомола не пришлось выступать. Вы слышали, ребята, как он рассуждает? Это же настоящий балласт для организации, это же…
— Успокойся, Хасан, — вступился за меня Мути. — Выступать он, конечно, будет, он без этого не может. Но ты все же обязан ему заранее шпаргалки готовить. А то у нас дело совсем на самотек пойдет!