Рассказы, легенды о тех боевых временах у нас знает каждый мальчишка, потому что нет, наверное, такого ингушского двора, откуда бы хоть один человек не пошел в отряды Серго. Из наших, аслановских, вернее сказать, из нашей семьи партизанами были двое: мой дедушка Марзи и его отец. Этот его отец, мой прадед, был известный партизан, командовал партизанской сотней. Серго взял его с собой в аул Мужичи в числе самых верных своих сподвижников, когда уходили в подполье. Я знаю это по рассказам; прадеда я не помню и не могу помнить.
А Марзи, мой дедушка, был обыкновенный рядовой партизан. Для него самым великим человеком, с которым он близко имел дело, был За́ама Янди́ев. О Зааме мой дедушка может рассказывать без конца. Когда слушаешь, можно подумать, что этот Заама был чуть ли не вторым Чапаевым. Он, этот знаменитый Заама, начал с того, что создал из ингушей отряд. Небольшой такой отряд партизан. А потом стал командиром целой кавалерийской бригады, бил деникинцев в горах и Чечено-Ингушетии и Дагестана. Ему вручили за это орден Боевого Красного Знамени. Свой тогдашний боевой орден ему дала и Украина, потому что бригада Заамы помчалась с Кавказа помогать украинцам и громила отряды батьки Махно. «Зааме я бы тоже поставил памятник», — говорит дедушка Марзи.
А по-моему, если всем известным людям поставить памятники, это получилось бы слишком для такого маленького городка, как наш. В Дэй-Мохке просто не хватит площадей и сквериков для этого. Одному ставить памятник, а другому нет — это несправедливо (я имею в виду знаменитых местных людей). Разве не заслуживает памятника «чукотский» ингуш Яку́б? Да, да, чукотский. Он попал из нашей долины на Чукотку — на самый край земли, устанавливал там Советскую власть, стал членом первого Чукотского ревкома. Колчаковцам удалось захватить ревком. Они расстреляли в тундре всех членов уездного ревкома. Казнили и нашего Якуба…
У ингушей — героев Отечественной войны тоже не меньше права на памятники. Есть даже такие герои, которые не родились и не жили ни дня в нашей долине, никакие они не горцы. А мы считаем их своими героями. Своими. Летчик Юдин из таких. Он был как раз моего возраста и погиб в небе над Дэй-Мохком, когда фашисты пробовали прорваться к нашим долинам и к нефтяному Грозному. Похоронен Юдин рядом с заводом. Фашистам не удалось дойти до Дэй-Мохка потому, что были такие герои, как Юдин: он один принял в нашем небе бой против четырех фашистских самолетов, победил и погиб…
Легенды о героях и событиях я, как и каждый ингушский мальчишка, узнал сначала не из книг, а из рассказов стариков. Где бы ни собрались старшие, мальчишкам разрешается стоять в сторонке и слушать. Это у горцев зародилось, наверное, еще с тех времен, когда не было ни школ, ни газет, ни книг, ни кино, чтобы передавать разум старших — младшим. Теперь все это есть, имеется почти в каждом доме и телевизор. И все равно мальчишки не упускают случая послушать живые рассказы старших, хотя мы сами могли бы иногда добавить к таким рассказам то, о чем старшие и слышать не слышали.
Я говорю «мальчишки», но послушать любят не только они. Нам, взрослым ребятам, тоже интересно. Читаное-перечитанное становится, как я сужу по себе, опять интересным, когда слышишь об этом из уст тех, кто видел все это сам. Мне это интересно еще знаете почему? Я слушаю без скуки о чем-нибудь давно мне известном с любопытством потому, что мне хочется сообразить, как рассказчик понимал и понимает вещи. И каков он сам, этот рассказчик.
Раньше, в детстве, у меня такого любопытства к самому рассказчику, кажется, и не бывало. А теперь я замечаю, что одни старики любят прихвастнуть, как-то выпятить себя; другие приукрашивают не себя, а всех земляков. По-моему, это тоже глупое хвастовство. Послушаешь, и получается, что нигде не было таких дружных, равноправных людей. Они не имели и не хотели терпеть у себя князей, каждый горец был равен с другим. По-моему, это выдумки и чепуха. Всегда были богатые и сильные, как князья, и были бедные — «второй сорт».