— Что она там кривляется? — кидает мне вполоборота Марзи. — И не стыдно — хохотать на улице?
Хохотать — стыдно. А нагрузили женщину — не стыдно. Мне так и слышится суровый голос Хасана, нашего секретаря комитета комсомола: «Я должен, товарищи, раскрыть с этой трибуны истинное лицо таких комсомольцев, как Шамо Асланов…» Может быть, на моем месте он тоже шел бы налегке, тоже оказался бы двурушником (он любит такое слово). А может быть, дал бы тут же отпор своему старику.
В самом деле, кому же первому рвать с этими смешными пережитками, как не нам, рабочим?
Я так завел себя этими своими передовыми размышлениями, что круто обернулся и вырвал из рук Буки сумки. Она задохнулась от смеха и изумления. Марзи обернулся, увидел все это, остолбенел и зашипел на меня:
— Ты с ума сошел, мерзавец?! Да чтобы все твои предки до седьмого колена…
Но мне плевать сейчас на всех своих предков хоть до двадцать седьмого колена, включая Марзи, и старик это ясно увидел по моему лицу.
Тогда он развернулся и круто взял курс назад, зловеще пробормотав:
— Знай, что ты сломал мне дорогу, сын свиньи!
Ник бо́хбяб — сломал дорогу, лишил пути… Это непростительный грех. В слове «дорога» для горца всегда что-то святое. Недаром дедушка никогда не выйдет в путь, шагнув левой ногой. Только правой надо делать первый шаг — так по-горски напутствует бабушка Маржан своего Марзи, когда он выходит из дому. Сегодня старику ни разу не попались на пути пустые ведра, ни разу не перебежала дорогу черная кошка. Никто не сломал дедушке дорогу. Я сломал. Внук.
— Забери свои сумки, — стыдливо говорю я Буке. — Вперед, дедушка, а то на автобус опоздаем!
— Вперед! — соглашается Марзи и шипит на меня: — Я тебе покажу, щенок, как брыкаться в оглоблях обычаев! У-у, бандспособник…
КОГДА ВИДЯТ ЛЮБОВЬ — НЕ СМЕЮТСЯ
Вот и Грозный. Нам надо пройти через скверик. Дорожка шла мимо пивного ларька. Под полосатыми тентами сидели люди и потягивали пиво. Я заметил за одним из столиков Замира, парня с нашего завода. «Сейчас спрячет лицо при виде старика», — подумал я.
Но Замир поступил еще воспитаннее, чем я думал. Он не спрятался, а встал перед Марзи, очень вежливо поприветствовал его, не зная даже толком, кто это. Конечно, из-за меня он так.
— Вок-саг, извини, что я попался тебе на глаза в таком месте, — почтительно сказал Замир, незаметно подмигнув мне. — В моем возрасте, как видишь, мы не самые умные места выбираем. Предложить пиво я тебе не смею, но если надо услужить в чем другом… Я готов!
— Сиди, сиди, молодой человек. Ты, я вижу, из таких, которым и что-нибудь покрепче выпить не страшно: умеешь себя вести! Спасибо тебе.
Замир еще раз подмигнул мне, успел оглядеть статную фигуру Буки и не сел к своей батарее бутылок с пльзенским пивом, пока мы не удалились. Марзи спросил меня, кто это, потом назидательно сказал мне по-русски, что коня не узнать, пока он не ступит, а человека — пока не заговорит. Сразу видно, что этот парень знает настоящий эздел! Держится и свободно, и почтительно, знает, что надо сказать и как сказать, не растеряется ни в каком положении.
— Перед ним десять бутылок с пивом стояло, Марзи, — напоминаю я с обидой. — А я выпил одну кружку у Анзора — это позор?
— Чистый человек даже в грязи чистым останется! — отвечает Марзи.
— Шагай быстрее, нечистый человек, — подталкивает меня Бука сумками. — У-у, лицемеры несчастные!
Пересекая скверик, мы вышли к центральной клумбе. Это был самый оживленный пятачок скверика. Даже в такой утренний час тут людно. Наверное, потому, что уступом пониже площадки с клумбой журчит фонтан, вода искрится на весеннем солнце. В зеленых нишах кустов прячутся скамейки, низенькие и длинные. Пенсионеры любят читать на таких скамейках газеты или просто греться на солнце.
Марзи свернул к одной из таких скамеек, и мне сразу сделалось скучно.
— Разве ты устал, дедушка? — спросил я.
— Вода красиво бросайт! — кивнул Марзи в сторону фонтана, уселся, вытащил платок и стал вытирать бритую наголо голову.
Он, Марзи, плохо говорит по-русски, но почему-то, попадая в город, старается пользоваться русским языком. Даже когда разговаривает с родственниками. В нашем Дэй-Мохке я этого за ним не замечаю, потому что наш районный городок в глазах Марзи — не город. А столица республики Грозный — это другое дело. Тут Марзи любит говорить по-русски.
Бука не садилась. Она поставила вещи на скамейку и начала ни с того ни с сего похохатывать, не забывая при этом глядеть по сторонам — замечает ли кто-нибудь ее красоту, ее статность, ее шелковый наряд. На соседней скамейке шевельнулись сразу три пенсионерских газеты.