Он очень любит людей, этот Цирценис. Понимаете, он за весь вечер ничего злого не сказал о людях. То есть он говорил о плохом очень много. Он говорил о том, что люди часто отравляют и даже губят друг друга хамством, тем, что не умеют или не желают проявить внимание друг к другу, понять, кто чего хочет.
Все это Цирценис говорил довольно-таки сердито. Но, понимаете, он не злится. А жалеет.
Я тоже не злюсь, а жалею.
Еще вот какое я совпадение у нас заметил. Цирценис сказал, что он никогда так много не ел, как сейчас. Он не может понять, в чем дело.
Значит, ученые тоже не всё знают?! Вот чудак! Это же от любви. Я-то это уже прошел днем, пообедал. А у Цирцениса только настал момент.
После гуляша, когда я и Хахаев вернулись к себе, он доказал, что знает жизнь.
— Бумажка на тебя из милиции на завод не пойдет? — спросил Хахаев и тут же сам ответил на этот вопрос: — Не пойдет. Езжай спокойно. В милицию завтра сходит Шалва Гогоберидзе, мой друг. Он преподаватель физвоспитания, турист. Я — твой друг, он — мой друг, а все остальные люди в городе его лучшие друзья.
— И сержант Деликасов?
— Первый друг. Ты такой человек, который зря ни на кого не полезет. Сержант поверит нам, что ты такой.
— Скажи, у тебя уже получается? — спросил я.
— Чи-и-из… Чи-и-из… Нет, это не улыбка. Чувствую. Надо спросить у Хаматхана: Цирценис нормальный или нет?
Я надел кепку, чтобы проводить Хахаева. Он долго-долго смотрел на мою кепку. На его лице появилось что-то вроде улыбки.
— Получается, — обнадежил я Хахаева.
А у меня лицо в эту минуту было, наверное, такое, какое оно обычно бывает у Хахаева.
Проводив Хахаева, я вернулся. Вот тут-то у меня и началось… Мне вдруг стало так страшно, словно я оказался один на всей земле. Мне до конца жизни будет страшно без Кейпы.
Мне казалось, что я больше и вспоминать эту девушку не захочу. А теперь я знаю, что без нее не смогу.
«Жил ведь до сих пор?» — успокаивал я себя. Мне было непонятно, почему не смогу жить дальше. Оттого, что непонятно, мне стало еще страшнее. Знаете, так бывает в горах: утреннее солнце согреет облака, они поднимутся по склонам к небу, и тебе откроется, что ты стоял на самом краешке бездонной пропасти. Сразу замирает сердце…
Никогда, ни одному человеку я не скажу об этой девушке. Цирценису я чуть не сказал. Но это было в ту минуту, когда я еще не понимал, что такое любовь.
За стеной, подумал я, вот так же сидит сейчас в своей комнате Цирценис. Среди книг, в которых написано про все. Но ему тоже, наверное, одиноко и непонятно. Жутко и сладко, как мне. Если верить Буке, он тоже сегодня влюбился, и его любовь тоже безответная.
ЛЕГКО БЫТЬ ПЛОХИМ, ТРУДНО БЫТЬ ХОРОШИМ
Я лежу у Хаматхана, думаю о всякой всячине, припоминаю то, что было и чего не было. Лишь бы не пускать в голову мысли о Кейпе, как будто это возможно. Задремал, проснулся, опять задремал.
Не знаю, сколько времени прошло, хлопнула входная дверь, послышались голоса: Бука что-то весело говорит дедушке. Значит, купил он ей наконец теленка! Это же надо, живут под одной крышей, а Бука впервые сказала слово старику, впервые за три года!
Я слышу, как в комнату входит Марзи, и поспешно вскакиваю. Что-то со стариком неладное. Не заболел ли?
— Голова кружится… В ушах больно… — шепчет он. — Как я только вручил ей из рук в руки поводок теленка, так ее словно прорвало! Бедный мой сын, как он жил с ней…
— Где она?
— Ради бога, не трогай ее. Дай мне немножко передохнуть от нее. Она сейчас в ванной, купает теленка.
— В ванне?! Марзи, Хаматхан предупреждал, что сосед…
— Сосед и разрешил ей. Это, оказывается, тот самый. Помнишь, которого я в скверике посчитал бандспособником?
— Цирценис. Знаю.
— Он самый. До чего же тесна земля… Ну покажи мне свои новые туфли.
Узнав, что я ничего не купил, дедушка с яростью хлопнул себя ладонями по коленям.
— Марзи, — поспешил я начать первым, — Марзи, ты не мог бы наконец понять, что я уже взрослый человек?!
Я давно, очень давно собирался сказать дедушке именно такие слова. Сейчас решился.
Я могу заткнуть за пояс любого из наших предков, о которых он мне все время твердит. Кто из этих предков (включая Марзи, добавляю я для себя мысленно) имел среднее образование, кончил ПТУ? Что они умели делать? Ковыряться в земле, скакать на лошадках, свежевать барашка быстрее, чем гость успеет сказать «салам алейкум»[4]. Ну, еще умели разделываться с недругом скорее, чем с барашком. Возле моего станка предок стоял бы с разинутым ртом…