— Она любит, когда ей доброе слово скажут. Только поэтому я тебя и спросил.
— А ты у нас что, заведующий добрыми словами? Слушай, некогда мне с тобой. Уффой, один такой человек, как ты, может настроение на всю смену испортить… Отстань ты от меня!
Хотел бы я посмотреть, как Цирценис наладит свою «технику общения» вот с такими. Или со мной, который пристал к человеку и нанес ему психическую травму своим глупым замечанием.
Началась смена. На разные голоса заговорили станки. Подкинули нам шуму соседние помещения. Нате, если вам мало своего! Оттуда доносится глухой стук механического молота, а сборочный цех заливается голосами сверлилок, там идет испытание на стенде. Спешат по проходам мимо наших станочных участков те, кто опоздал. Прошел Замир, улыбаясь то одному, то другому. И каждый раз слегка приподнимает руку. Приветствует. Насчет здороваться он специалист. Мне тоже улыбнулся как ни в чем не бывало, кивнул.
«Улицы» быстро опустели. Но я знаю, что это ненадолго. Сейчас начнется хождение! Иногда можно подумать, что только мы, станочники, и работаем. Да и мы, сказать правду, немало шляемся по цеху, а то и по всему корпусу. То наряд тебе не дали с самого утра, то заготовки кончились, то к мастеру, то за инструментом, то расчет уточнить у заказчика из соседнего цеха. А бывает, и без дела. У меня-то чаще всего прогулка одна, если есть свободная минута: иду на термический участок, к Алиму-Горе, покурить.
— Кто тебя разукрасил? — спрашивает Гора потихоньку.
— За дело, — уклоняюсь я от ответа.
Алим не расспрашивает. Знает: сам расскажу, если надо. А может, обиделся.
Здесь, у термистов, больших новостей сегодня нет. У них своя маленькая новость: хотят термический участок сделать самостоятельным. Сейчас он числится при механическом цехе, который на правах хозяина сует свои детали на термическую обработку без всякой очереди. Пусть участок будет ничейным! Термистам-то все равно, но они заранее переживают, что к ним, четверым работягам, прибавится пятый, которому нечего делать будет: начальник. Должен же быть у каждой самостоятельной службы начальник? И начальником сюда рвется, говорят, Замир!
Из-за термической печи в наш закуток заглядывает Сафарби́, начальник моего ремонтно-механического. Он кабардинец, ему лет тридцать пять; а раз он такой старый, мы все почтительно встаем перед ним. Кроме кузнеца Магомета, которому все сорок.
— Ты что здесь собрал митинг, Алим-Гора? — спрашивает Сафарби хмуро. — Будет конец этим вашим хабарам?
Алим-Гора утирает вспотевший лоб рукавицей, улыбается:
— Моя печь работает, мой котел кипит. А что тут делают твои лодыри, меня не касается.
Сафарби оглядывает всех нас, ищет глазами своих. Смотрит на меня, замечает мой синяк и недовольно говорит:
— Самый смирный в цехе — и тот с синяком! Смотри мне, Шамо, если натворил что-нибудь такое… Цех без месячной премии хочешь оставить?
Алим-Гора успокаивает его:
— Да что ты, Сафарби! Ты же знаешь, какой человек Шамо.
— Теперь-то знаю! Ладно, Гора. Лишь бы ты не приложил руку в отместку за своего друга. Разбирайтесь сами со своими босяцкими делами. Шамо, пойдем, ты жаловался, что тебе скучные наряды дают. Сейчас получишь кое-что другое. Заготовки тебя уже ждут. А может, сюда тебе их принести? Станка тут, правда, нет, но можно и языками обточить детали. Верно, Мути?
ЧЕРВОНЕЦ ДО ПОЛУЧКИ
Задание мне и в самом деле мастер приготовил нескучное. Я такую штуку еще никогда не вытачивал. Тем-то и хороша работа в ремонтно-механическом цехе, что тут ты все время делаешь что-то новое. В соседнем — механическом — цехе ребята шпарят сериями, вытачивает человек одно и то же и день, и два, и неделю. И как им не приедается такая работа? А нам, ремонтникам, чуть не при каждом заказе по-новому приходится соображать. Так и сейчас: я сделаю новый расчет обработки металла.
Кое-что мне непонятно, я спрашиваю Ивана Дмитриевича. Он достает из кармана свою заветную книжечку. В этой кожаной записной книжечке у него готовые собственные расчеты, наверное, на все типовые детали. В руки он мне никогда ее не дает. Говорит: «От готового мало проку. Научись сам быстро соображать, что к чему. Тогда и такая книжечка будет нелишняя, чтобы каждый раз напрасно не мудрить заново».
Иван Дмитриевич подсказывает мне то, что потребовалось, и спрашивает недовольно:
— А все остальное тебе уже ясно?
— А что тут неясного? Рассчитаю, перепроверю, переналажу станок. А потом уж решать будет резец…