— Куда мчишься?
— Потом расскажу…
— Чего ты целый день какой-то взъерошенный? На людей кидаться вдруг стал. Зачем обидел из-за этой Нани бедного Шабазгирея? Он как раз вежливый и услужливый парень…
— Встать, суд идет! — говорю я Алиму. — Старики учат, комсорг учит, а теперь и ты…
— Считай, что я тебе ничего не говорил, — отворачивается Гора и уходит.
В приемной директора девушка-секретарь, какая-то новенькая, прошуршала на стуле юбками и приподнялась ровно на столько миллиметров, сколько нужно для того, чтобы я догадался: привстала по-горски из уважения к моему мужскому званию. Пригласила сесть. Я сел и стал ждать, поглядывая на высокую дверь, обитую кожей. Золотом на черном стекле: «Директор». Вот и его голос. Я вскочил и стал озираться, но голос звучал на столе у секретарши, по динамику: «Из ремонтно-механического пришел товарищ? Пусть заходит».
Я вошел и поздоровался. Директор ответил и показал рукой в сторону бокового длинного стола. Там я и сел.
На другой стороне этого огромного кабинета сидит женщина из нашего завкома и человек из райкома или райисполкома, не знаю. По-моему, фамилия его Газзаев, он в нашем районе лекциями заведует или чем-то таким. Во всяком случае, не милицией. Я слушал один раз его лекцию о пережитках. Очень он крутой разговор тогда вел.
Вбежал длинный Хасан, поправляя сбившийся набок галстук:
— Коменданта нашел, он на крыше главного корпуса проверяет заливку. Сейчас придет.
— А наш герой?
— Герой уже идет.
— Ладно, нам пока нужен комендант. Подождем. Значит, герой — не я! А может быть, всех таких сегодня решили собрать?
Конечно, так и есть. Потому что директор протягивает Газзаеву папку и говорит:
— На, полистай пока приказы дирекции. Увидишь, мы не прощаем ни одного случая хулиганства, самовольства, нарушения дисциплины. Ни одного. А Хасан тебе прокомментирует, если что неясно. Нарушители в основном по его линии: молодежь.
Профсоюзной женщине директор дает новый номер какого-то журнала, а мне приносит и кладет передо мной тоже папку:
— Тебе интересно, Шамо, знать, какие рекламации поступают на наши сверлилки? Много еще у нас брака, справедливо на нас жалуются потребители. А вы, комсомольцы, мало пока жмете на качество…
Всем дело дал, чтобы не скучали. И разговаривает со мной так, словно я никакой не нарушитель. Ну, это давно всем известно, что директор у нас вежливый.
Интересно, чем он займется сам? Он жмет на кнопку, говорит вошедшей секретарше:
— На прием женщина из сборочного записывалась. Пришла? Пусть зайдет.
Входит женщина, я ее не знаю. Девушек я всех в сборочном знаю, а пожилых как запомнишь? Эта даже сверхпожилая. Еще лет пять — и начнет носить платье-макси, как у моей бабушки Маржан: до пят, по-старушечьи.
Директор встает, здоровается, предлагает сесть, опускается в свое кресло. Она продолжает стоять перед мужчиной и начинает свой разговор, как у наших женщин водится, издалека.
Я краешком глаза замечаю удивительную картину: директор совсем не слушает эту женщину! Только разочек поднял от своих бумаг глаза и сказал женщине сурово:
— Я же просил: садись.
Та продолжает свое стоя, потом вдруг умолкла, потопталась и произнесла с горькой обидой:
— Извини, ты, я вижу, занят своими большими делами, тебе не до меня…
Газзаев тоже наблюдает за этой картиной: брови недовольно сдвинул и вот-вот отчитает директора. Но женщина сама заступилась за себя. Она полуприсела на низенькое кресло, чтобы лучше видеть наклоненное над бумагами лицо директора, и выдала ему:
— Зря люди считают тебя уважительным. Мои глаза видят: испортился! Да кто ты такой есть, если вдуматься? Человек — и всё!
— Села? — улыбнулся вдруг директор, а улыбка у него такая, что всем на душе делается как-то весело и свободно. — Вот теперь и поговорим.
— Иппа́ли! — вырвался у женщины возглас удивления, она растерянно всплеснула руками и оглянулась на нас.
— Слушай, Фари́за… Я не ошибаюсь, тебя ведь Фариза зовут? Я замечал, как ты на сборке старательно работаешь. Скажи, почему ты, пожилая женщина, должна стоять передо мной, если я тебе чуть не в сыновья гожусь? Да дело и не в возрасте. Ведь ты живешь достойнее любого мужчины на заводе: быстрее девушек выучилась профессии, пятерых детей без мужа на ноги подняла…
— Ради аллаха, извини, если я тебя сейчас огорчила. Но ведь обычай…
— Обычай-то я нарушил: расселся перед пожилой женщиной, — засмеялся директор. — Только не вздумай плакать! Насчет слез у вас быстро получается, лишь в одном этом женщины хуже мужчин. Давай заявление, я понял, что тебе требуется. Вот тут на уголочке я пишу черным по белому: «Разрешаю». Ну давай еще добавим: «Сделать срочно».