Люблю я наш аккуратный, просторный заводской поселок с ровными рядами тополей. А все же мне тут чего-то не хватает. Особенно в такие предвечерние часы. Я знаю чего. Сейчас в моей деревне или в дедушкином ауле вьются вкусные дымки над домами. Возвращается с луга стадо, бредут барашки. Запахнет парным молоком. Бабушка Маржан сейчас, наверное, уже возится у очага, готовит что-нибудь вкусное, если дедушка сегодня ночует дома, а не на турбазе. И твердит бабушка жалобно: «Как там наш мальчик, голодный-холодный… У них же в заводской столовой каждый кусочек через весы пропускают!»
Ты права, бабушка. Хочется есть, но в столовую меня не тянет, даже если она еще не закрыта.
Я едва успеваю увернуться от трактора, который с грохотом сворачивает с поля на нашу заводскую улицу. Сразу видно, что тракторист провел день в борозде: лицо чумазое, в пыли, одни белки глаз сверкают. Сердитое лицо, человек на ходу кричит мне хриплым голосом:
— Где тут райком?
Я машу рукой, показываю. Райком переехал из центра городка сюда, в наш поселок, чем мы очень гордимся: теперь каждому будет ясно, что душа района — наш завод, ну и, конечно, трикотажная фабрика. А тракторист, наверное, примчался искать управу на тех, кто ему чего-то там в поле не обеспечивает. Сказал своему начальству: «До района дойду!» — и помчался сюда. У нас на заводе тоже по старой памяти говорят так: «район», хотя райком теперь в двух шагах от заводских корпусов.
Сидел бы я себе сейчас на рыбалке, варил с Алимом-Горой уху возле горной речки, если бы не наша размолвка. А может быть, только испортил бы Горе настроение. Не гожусь я сегодня в компанию.
Остается погулять возле озера. По его дамбе протянулось асфальтированное шоссе к парку. Белые столбики шоссе отражаются в быстро темнеющей воде. Даже дальние деревья отражаются, и красные корпуса трикотажки, и удилище одинокого рыбака. Где-то в стороне, в болотце, квакают лягушки, а над полем попискивает птичка. Наверное, загулялась, спешит на свой ночлег. Со стороны трикотажки доносится свисток сторожа, и слышно через открытые окна, как там часто-часто щелкает телефонный коммутатор — словно кто провел палкой по штакетнику.
Солнце уже село, оставило после себя на небе красную долину. Как у нас быстро темнеет и как все здорово слышно в такое время. Где-то далеко-далеко жужжит, как шмель, грузовик, — наверное, берет подъем. Железная дорога тоже довольно далеко отсюда, а мне кажется, что это рядом шуршит поезд, будто автомашина по асфальту. Но вот и перестук колес стал различим, теперь понятно, как далеко от меня пробегают рельсы.
Я возвращаюсь в поселок. Лампы дневного света на улицах уже зажглись, засветились и окна в жилых домах.
Со второго этажа меня окликают. Это свесился через подоконник Мути.
— Ты знаешь, что такое вареная баранина, хорошие большие куски баранины? — спрашивает он меня. — Ты знаешь, что такое кукурузные галушки? Ты знаешь, как макать мясо и галушки в острый чесночный соус и отправлять это по очереди в рот? Если знаешь — не пройдешь мимо!
У меня слюнки текут от такого разговора, но заходить неловко. Они, семейные, вечно зазывают к себе на огонек тех, кто живет «бездомно» — в общежитии.
— Мне-то ты и в цехе надоел за день, — говорит Мути. — Но отец тебя увидел и приказывает зайти.
Про отца он, наверное, придумал. Просто видит, какое у меня настроение в эти дни, и вот хочет развлечь.
Я захожу. Отец работает тоже у нас на заводе, он литейщик. Он только что поужинал и спешит перебраться в другую комнату, чтобы не мешать нам.
— Сиди, отец, мы с Шамо поедим и на кухне, — суетится Мути.
— Смотри мне, сынок! Знаю я, для чего тебе на кухню захотелось. Шамо не такой босяк, как ты. Найти бы мне хоть раз, где ты бутылочку прячешь, чтобы об твою дурную голову ее раскокать…
Мути сильно обижается, что о нем так плохо думают, открывает книгу и говорит отцу:
— Да лучше мы с Шамо голодными останемся! Будем читать.
Мать вступается за нас, выпроваживает мужа:
— Ты сыт? Дай и другим спокойно поесть. Молодые люди ничего веселого не видят в жизни с этим вашим заводом… Идемте, мальчики, на кухню.
Дымится на столе большая миска с галушками, вьется горячий пар над большими кусками баранины. У каждого из нас мисочка с толченым чесноком, залитым бульоном. Перчи и соли себе свой соус по вкусу, макай в него кусочки мяса и галушки — большие, плоские, на боках у них косые рубчики, следы от пальцев хозяйки. Хорошо запивать все это глоточками холодного вина, чтобы не так горело во рту от перца и чеснока.