Другое дело — Заама. Ему такое лицо необходимо было иметь. Вернее, оно у него само стало таким, потому что Зааме приходилось становиться перед белогвардейскими офицерами и генералами и говорить им при всех: «Вы предатели своего народа! Хотите склонить горцев на сторону Деникина? Хотите, чтобы мы пропустили деникинские полки через свои земли к грозненской нефти, против наших русских братьев-рабочих на промыслах, против наших братьев-чеченцев? Не позволим!» Гордое лицо надо было иметь, чтобы бросать врагам такие слова, несмотря на угрозу расстрела.
И еще надо было иметь большую удаль, чтобы с отрядами своих всадников-партизан идти в бой против белогвардейцев, у которых были не только пушки, но даже самолеты.
О Зааме я знаю от дедушки многое. Меньше, гораздо меньше сам дедушка знал другого человека, чей портрет висит рядом с портретом Заамы. Буйная грива волос, большие усы, спокойно-гордый взгляд. Это наш Серго, наш Эржкине́з. Так его у нас звали в гражданскую войну ингуши — Эржкинез, так переделали его трудную фамилию Орджоникидзе. Я думаю, не потому переделали, что ее трудно произносить, а потому, что решили: Эржкинез — правильнее. По-нашему «эрж» — «черный», а «кинез» — «князь». Князь черных, обездоленных. Вожак бедноты, Эржкинез.
— Расскажи, дедушка, про Серго и про Зааму!
Это не я прошу. Я знаю все, что может рассказать дедушка о людях, чьи портреты висят на стене перед нами. Просят наши младшие родичи — мальчишки и девчонки. Они как-то незаметно набились в комнату. Заглянут на минутку проведать бабушку и остаются. Взрослых бабушка тотчас прогоняет: «Видите — жива. А у вас сейчас забот полно, день к концу идет, коровы не доены, дрова не нарублены. Кто голоден — садитесь поешьте, а нет — идите по своим дворам…»
— Да что я вам, грязные ваши носы, могу рассказать о Серго, о Зааме? — говорит дедушка, продолжая возиться с рогами тура. — Вы, наверное, думаете, что я чуть ли не их ближайшим помощником был… Да знаете ли вы, что Эржкинез только один раз в жизни мне слово сказал? Он погрозил мне пальцем во время боя и прикрикнул на меня: «Не лезь, не лезь под пули! Ты еще своему отцу понадобишься. Видишь, как воюют вон те русские ребята — красные курсанты? Так действуй; смело, но осторожно!» А мне как раз за минуту до этого пуля уже угодила в ногу, в сапоге кровь. Мог ли я после слов Серго признаться кому-нибудь, что ранен? Стыдно: скажут, воевать не умеет. Так я и дотерпел до ночи. Вот и все, что я с Эржкинезом имел…
— А это, а это что? — уличают дети дедушку, показывая на потолок, где на потемневшей от времени деревянной обшивке видны следы пуль. — Это ведь Эржкинез из своего маузера в потолок стрелял! Да, бабушка Маржан?
— Что там ваша Маржан знает… Не ко мне ведь Серго в этот дом приезжал! Правильно, жених был я, невеста — Маржан. Но Серго не к нам приезжал, а к моему отцу, В честь того, что он сына женит! А меня Серго и видеть не видел. Где вы слышали, болячки этакие, чтобы жених на собственной свадьбе людям показывался?! Серго знал обычай и не требовал: «Покажите мне жениха». Он заглянул за занавеску к невесте, сказал: «Тц-тц-тц… Красавица! Знал Марзи, кого украсть! Не отступай, Матрена, перед своим джигитом, крепко держи его в руках». Потом Эржкинез станцевал лезгинку, во время танца пострелял из маузера в потолок, чтобы танец получился лихим. Провожали его за наш плетень всей свадьбой. А я с чердака соседнего дома, где прятался, увидел Серго одним глазом, жалел, что не пришлось рядом с ним побыть. Вот вам и все про Серго. Да мало ли у кого из ингушей он на свадьбе был, мало ли кого оберегал в бою, учил… Эй, кто там из вас чуть поумнее других? Подточите-ка мне нож. И до чего же крепкая кость у тура…
Каждый раз, когда Марзи вспоминает прошлое, я замечаю, как он сдержанно и строго говорит обо всем, что связано с именем Серго Орджоникидзе.
О себе самом он стесняется говорить что-нибудь даже при воспоминаниях о своем командире Зааме Яндиеве.
— У тебя было пять сабельных и пулевых ранений, дедушка?
— Не помню, дело давнее. Разве вы свои ссадины и порезы считаете, драчуны?.. Вот у Заамы было столько ранений, что мы, бойцы, и подсчитать не могли! Это я помню. Любили мы его…
— Верно, что ты самого Махно видел?
Я жду, что сейчас дедушка, может быть, расскажет хоть что-нибудь о себе. Сегодня он не скупится на воспоминания.
Нет, Марзи опять сворачивает на своего командира:
— Во́ллахи-би́ллахи, хорошо ответил Заама батьке Махно! Если вы знаете по своим учебникам, этот Махно был настоящий контра. А одно время начал заигрывать с красными, даже в союзники к нам полез. Вот и вызывает командующий корпусом нашего Зааму в штаб, говорит ему: «Знакомьтесь с Махно, товарищ комбриг Яндиев, вам придется вместе с его отрядами действовать». Батька Махно встает, рот до ушей, откидывает свои длинные волосы. Точно такие волосы, как у стиляг в Грозном, век бы не видеть мне таких волос на ваших головах!