Дедушка прикуривает и говорит дяде Акиму, кивая на меня с презрительной кривой усмешкой:
— Видал? Вот они какие пошли, теперешние молодые…
Я тоже ищу поддержки у дяди Акима:
— Мне же завтра этими руками инструмент чувствовать надо, детали ворочать…
Нашел я, у кого поддержку искать! Я говорил вам, что дядя Аким бывает обычно застенчивым. А после вина делается совсем другой. Он сурово крякает и говорит мне:
— Ай-яй-яй, Шамо! Да ведь нам с твоим дедом тоже в молодости не цветочки собирать приходилось. Шашку наши руки держали! Кинжал! И уголек держать умели. Нет, Марзи, недовоспитал ты малого… Сколько раз я тебе говорил: «Отдай его мне, я из него человека выращу!»
— Ты?! Хотел бы я знать, как ты можешь человека вырастить! — удивляется Марзи.
— Я?! Да я тебе скажу, ха́жки-тум ты этакий…
Ну, если дядя Аким тоже дошел до слова «хажки-тум» — «кукурузная кочерыжка», — разговор у них теперь пойдет и без меня. Уже за порогом я слышу, как дядя Аким начинает поносить дедушку, мешая русские слова с ингушскими.
— Дядя Вася, — зову я, — им уже пора закусывать!
Дядя Вася встает, потягивается, снимает галстук. Настала его вахта. Теперь обслуживать стариков будет он, потому что Марзи не любит, если я вижу, как он пьет.
Соседка передает из кухни дяде Васе большое блюдо с жареными почками, легкими. Я вдыхаю вкусный запах этой первой закуски и спешу под навес, чтобы разделать тушу для настоящего жаркого. Оба старика любят поесть. Не знаю, сколько они могли уничтожить в молодости, но теперь им только успевай подавать.
Потом, уставший от работы, я сижу возле бабушки, жду своей доли барашка, прислушиваюсь, о чем там говорят старики.
Они препираются, сводят какие-то свои счеты. Немножко похвалят друг друга для передышки, а потом опять начинают говорить слова покрепче, чем «хажки-тум».
— Прихлопнуть двери? — спрашиваю я у бабушки.
— Да мне же весело их слушать! Как встретятся, наскакивают один на одного, словно петушки. Сейчас-то утихомирились, а прежде любили пошуметь. Помню, засели они вот так вдвоем, бочонок чихиря[5] перевернули и начали: Марзи на Акима — с кинжалом, а тот табуреткой отбивается. Потеха!
— А ты?
— Мне-то чего лезть в мужской разговор… Вышла я себе на веранду и давай в медный таз колотить.
— Зачем?
— А чтобы аул не слышал, как они двое шумят. Стыдно же перед людьми: скажут — седые, родство между ними, а шумят. Я и колочу в таз. Звонкий такой таз был, не то что теперешние сельповские. Я в нем варенье всегда варила. Стучу я в таз, а сама поглядываю в окошко, как бы они там друг другу не навредили. Кто проходит мимо, спрашивает, чего я это так стучу, а я отвечаю: «Нагар с таза сбиваю, за огнем не уследила». Вижу в окошко, Марзи достал Акиму до щеки своей железкой, рассек кожу кинжалом. Ну, думаю, заживет. Вижу, Аким твоему дедушке табуреткой по ребрам. Ну, думаю, ребро и вправить можно. А как развернулся Аким второй раз, я и не выдержала, залетела в комнату. Ах ты, думаю, казачье племя! Моего — табуреткой? Я Акима по голове этим тазом. Самым донышком по голове. Тяжелый таз был, из чистой меди. Не то что теперешние, сельповские.
— Ну, и как же дядя Аким?
— Наутро Аким мне говорит: «Матрена, а я-то вчера подумал, будто орудие над самым ухом грохнуло». Он ведь контуженный деникинцами…
— А Марзи что сказал?
— Когда я тюкнула брата тазом, Марзи на меня и накинулся. Поколотил маленько. А у самого ребро в кишки вдавлено… Любили они пошуметь, любили. А сейчас видишь, как воркуют?
— Ты не виляй, Аким, скажи прямо… — говорит Марзи тягучим голосом, немного в нос, — скажи мне прямо: мой командир Заама Яндиев был настоящий мужчина или нет?
— Да такого и среди казаков поискать, Марзи. Это же был такой рубака лихой… — отвечает дядя Аким быстрым тенорком, такой у него быстрый говор делается после вина.
— Спасибо тебе, Аким! Слеза у меня пошла от твоих слов… Никогда ты душой не кривил, вот за что я тебя люблю, Аким.
— Да и ты в бою не последний бывал, Марзи…
— Э-э, это брось. Такой бесполезный разговор оставим. Ты и я были люди маленькие. Правда, казачков ваших я немало порубил в гражданскую… Были контры среди вас. Первый сорт контры!
— Хажки-тум! Среди горцев не было контриков, что ли? Богатей в золоте, а вы без штанов!
— Мы — без штанов?! Кто-нибудь видел Аслановых без штанов?
— Да это же так говорится! У одного семь шуб, а у семерых — одна. Васька, объясни ты этому тумаку.
— Нет, ты сам скажи, кем это говорится, что мы были без штанов? Кто посмеет сказать такое про нашу фамилию! Аслановы никогда не валялись в канаве, выпив бочку чихиря! А казаков я таких видел.