Верно говорит Цирценис о достоинстве горцев. У нас любят рассказывать анекдот об одном чеченце, который не захотел уступить дорогу царю. Может быть, это даже не анекдот, потому что называют и место, где все случилось: за чеченским аулом Ведено́, по дороге к высокогорному озеру Ке́зеной-Ам. Император или его наследник, не знаю точно, ехал туда лечить свою болезнь. Называется гемофилия. Это когда кровь у царей перестает свертываться.
Генерал скачет впереди и кричит всем встречным: «Пади, пади, император едет!» Один бедный чеченец в рваной черкеске видит это и ни на шаг не отводит в сторону свою арбу. Подбоченился и отвечает: «Пусть хоть сам пирстоп Бе́терсолта едет, шагу не уступлю, пока не попросишь по-человечески».
Пирстоп — это пристав. Слово «император» бедный чеченец не знал и считал, что пирстоп Бетерсолта главнее.
— Но, товарищи, — начинает Цирценис расшифровывать свое «но», — наше советское, рабочее достоинство требует, чтобы каждый ощущал ответственность не только за себя, а за все общество. Даже, если хотите, ответственность перед всем человечеством. А что такое человечество, друзья? Оно начинается ведь с первого же человека, которого вы встретите на жизненном пути или даже выйдя утром из дому.
Интересно, кого я встретил сегодня утром, когда вышел из общежития? Двоих сразу: обжоры Гиха и Сидор тащили вдвоем из магазина полтуши барана; они всегда умудряются покупать все первыми, причем без очереди. Вот это и есть человечество?! И я обязан чувствовать перед двумя нашими обжорами ответственность?!
Зато вчера и позавчера первый человек на моем пути был дагестанец Бадави, мастер колодцев. Ему я помогал от имени всего человечества. Можно так считать.
Цирценис подвел мысль к тому, что надо быть вежливым, мягким, обходительным с каждым членом советского общества, но особенно с женщинами. Он сообщил интересную математику: сила мышц женщины составляет всего 60 процентов силы мышц мужчины. В деревне же горцы заставляют женщин нести груз, сами идут налегке. Тут, я думаю, Цирценис попал не в бровь, а в глаз.
Цирценис говорил много, слишком много. Он сильно увлекается и тогда все забывает. Может, он больше знает, чем Ярцева? Нет, мне показалось тут другое. Он больше любит мечтать, а Ярцева больше любит действовать. Она и говорила хорошо, и на вопросы потом отвечала охотно. Но у нее все время такое лицо, такой вид, как будто ей хочется немедленно действовать. Наверное, она любое свое дело проворачивает как мужчина: взялся рубить — руби одним ударом.
А Цирценис готов был бы сидеть с нами в зале и вместе со всеми мечтать часа три-четыре, как весело стало бы жить, если бы все люди сделались абсолютно вежливыми. Сплошными ленинградцами стали бы.
Потом Цирценис поехал не в ту сторону, куда надо. Это я заметил по лицу Ярцевой. Он начал говорить об автоматике: вежливость должна быть у любого человека автоматической привычкой, стать привычной, как дыхание. Нам некогда ждать, пока человек все поймет. Мы устали от хамства.
Это верно, но не хотел бы я, чтобы из нас стали роботов делать. Не заговорит ли сейчас Цирценис о моем друге Хахаеве, не начнет ли излагать про английское упражнение со словом «сыр»? Все испортит.
Нет, не дадут ему разойтись. Ярцева сразу нахмурилась, когда он начал гнуть про свою автоматику, посмотрела на часы, а потом подсунула на трибуну записку. Я знаю такие записки: «Закругляйтесь». У нас на комсомольских собраниях Хасан любит такие записки оратору писать.
Цирценис все же кое-что свое успел протащить, хотя и не прямо. Он повторил мысль Ярцевой, что в создании новой психологии можно считать достигнутым лишь то, что прочно вошло в быт, — надо повторять, повторять и повторять тысячу раз что-то новенькое. Иначе оно так и не станет привычным, может умереть прямо в колыбели. Цирценис вспомнил про одну народную артистку. Она в детстве очень неуклюже зашла в гостиную. Мать заставила ее восемь раз зайти и выйти. Представляете? По методу Марзи действовала эта мать.
— Джамбот умел красиво войти… — сказал кто-то в нашем ряду довольно громко; кругом засмеялись.
Этот Джамбот к любому начальнику цеха входил в кабинет очень гордо: в высоко поднятой и отставленной руке дымится папироса «Казбек», а дверь кабинета Джамбот открывает только носком сапога.
Услышав наш смех, Ярцева опять подсунула Цирценису записку, а Газзаев поднял руку и сказал:
— Ш-ш-ш… Переходим к вопросам, товарищи.
„ЕСТЬ НОВЫЙ ВИД ЗАСТЕНЧИВЫХ ПАРНЕЙ…“
…Я никогда не видел, чтобы у нас на какой-нибудь встрече или вечере задавали столько вопросов. Память у меня такая, что я могу любое стихотворение, услышав, сразу повторить. И все же я бы не взялся припомнить даже вопросы, которые на вечере задавали сегодня. Так их было много. Об ответах я и не говорю, некоторые ответы были такие сложные, что мне и не понять.