-М-м-мыыыы... Бандера, -наконец справился с соплями и другими жидкостями во рту парнишка.
Виктор Степанович не смог удержаться от душившего его смеха, давно он так не веселился с тех пор как покинул двадцатый век, неужели это предок того самого "вождя"? У того ведь тоже схожие наклонности были, если верить его современникам-полякам, нет надо определенно поощрить пацана, вдруг да в самом деле прапрадедушка столь известной исторической личности. Неплохое начало для государственности одной пограничной с Россией "державы"...
-Иди к экономке, скажешь барин велел рубль на сладости выдать. Да постой, морду сперва утри, вот полотенце возьми с вешалки.
За три последних года, проведенных в начале 19-го века наш современник сумел добиться вполне ощутимых успехов в жизни. Только вот с титулом не повезло, баронство удалось купить, помогли добрые люди за отдельную плату, а вот выше поднятся никак нельзя. Денег у бывшего историка, что называется куры не клевали, несмотря на карточные проигрыши и не всегда удачный бизнес, современники его не без оснований считали одним из немногих столичных миллионеров. Перебравшись из надоевшей Москвы в северную столицу он сумел провернуть ряд удачных дел, благо в памяти осталось немало нужных сведений по данному периоду истории. Самое значимое пожалуй - его афера с векселями. Он занял у различных ротозеев-кредиторов внушительные суммы ассигнациями под хороший процент с условием выплаты процентов и долга в свою очередь "бумагой", быстро превратил полученные средства в недвижимость и благородные металлы. Успел что называется проскочить перед поездом на переезде, грянул неожиданный для большинства населения дефолт, бумажный рубль обесценился вчетверо, а Степаныч честно заработал на этом первый свой миллион. "Без лоха, как говорят мудрые люди жизнь плоха", этот девиз долгое время висел у него в кабинете в красном углу вместо иконы в рамочке. Позднее его сменил другой, изобретенный лично бароном: "Кого не е..., того нае...", а что такого, у его знаете ли официально в гербе башня фаллического вида в голубом поле и сжатый кулак.
Он удачно женился взяв немалое приданное в том числе землями и крепостными душами, деньги, что называется шли к деньгам. Семейная жизнь не сложилась, жена оказалась весьма неравнодушна к невинным забавам муженька, которые он не захотел оставить после заключения брака. Поэтому спустя два месяца после свадьбы его дражайшая супруга баронесса Пферд скончалась от желудочных колик вызванных цианистым калием. Историк был безутешен, ведь пришлось потратить на эту глупую и вздорную бабу одну из драгоценных таблеток, предусмотрительно захваченных из будущего на всякий пожарный случай. Он же ей дал полную свободу заводить любовников, так чего же ему не пошли навстречу? Теперь никто и ничто уже не ограничивало его веселую разгульную жизнь, проблемы с законом здесь принято решать путем взятки. Главное чтобы все сошло без громкого скандала и разбирательств, если информация дойдет до царя, то виновника могут действительно наказать "по закону" или по произволу, как угодно его императорскому величеству.
Соседи помещика барона Пферда всегда поражались, почему у курляндца в деревнях сплошь одни некрасивые девки и бабы. Ничего сверхъестественного, просто сразу же Степаныч выгодно распродал всех более-менее смазливых девиц в публичные дома от Москвы до самых до окраин, как в песне поется, по схеме отработанной ранее в первопрестольной с Варькой, вот и остались одни страхолюдины. Он не брезговал в поисках хорошего дохода абсолютно ничем, столичным прожигателям жизни наскучили русские девки? Прекрасно - через бартер с кавказцами он наладил поставки в российские дома свиданий персиянок, черкешенок, негритянок и прочей экзотики для любителей. Привез так же парочку атлетов из Эфиопии, надо же побеспокоится и о знатных дамах, пока мужья развлекаются в обществе "потерянных, но милых созданий". К удивлению нашего барона-сводника негры действительно умели немалый успех, вот только не среди питерских женщин...
В своих загородных имениях наш фон-барон никаких новшеств не вводил, справедливо полагая, что лучший сельскохозяйственный инструмент в российских условиях - это палка в руках жестокого надсмотрщика. Пусть князья Волконские и прочие титулованные дураки покупают заморские машины и орудия, строят конные заводы и вводят новый культуры, Степаныч озадачился простым выбором подходящих управляющих. В основном выколачиванием денег из крестьян у него занимались иностранцы из числа подонков набранных по конкурсу в питерских портерных, но были так же и свои отечественные кадры из отставных унтеров например, один такой палач держал в страхе не только порученную барином деревню, но и весь уезд, недаром прозвали "сатаной". Господина барона совершенно не волновало что происходит на селе, урожай - не урожай, да хоть конец света, но оброк должен быть собран вовремя и в полном объеме, пусть они там грабят на большой дороге или баб своих на позорный "промысел" в город посылают. Как ни странно такой подход к ведению дел обеспечил ему не только вполне стабильный высокий доход, но и создал репутацию строго и рачительного хозяина в среде провинциальных помещиков. Не все помещики имели возможность столь изощренно мордовать своих крепостных, для этого "верные" и безжалостные люди нужны на местах, и связи в верхах на случай непредвиденных обстоятельств, вот и завидовали "черной завистью". Классика русской литературы в чистом виде: у Пушкина главным провинциальным авторитетом ведь выведен Троекуров, а не Дубровский. Пфердовские крепостные крестьяне неоднократно пытались жаловаться властям, но их всегда пороли за казенный счет и возвращали хозяину, так положено по закону. Далее обычно начиналась расправа с жалобщиками, кому порка, кого в Сибирь, кого в солдаты. В самом крайнем случае, если очередной управляющий перегибал палку, и дело доходило до трупов, наш барон с чистым сердцем сдавал негодяя властям под суд и ставил на его место нового, не менее свирепого. А как вы хотели - "наша власть должна быть страшной", иначе народ избалуется, по крайней мере Степаныч быстро стал в новом мире приверженцем этого принципа.
Особая забота была у него конечно же была о подрастающем поколении, снова прямо как у классика: "Дети - это наше будущее". Так в окрестностях Петербурга был основан закрытый пансион для девочек, а управляющие в поместьях получили четкие указания прислать туда "пригожих на лицо" девиц в возрасте до 10 лет. Дело вела "генеральша Амалия", с виду представительная и родовитая дама, но на самом деле известная в узких кругах варшавская бандерша. Степаныч соблазнил ее немалым окладом и процентом от реализации "красного товара". Девиц добросовестно учили четыре года примерно по той же программе, что и в Смольном институте, кроме специальных предметов конечно. Выпускные экзамены по спецпредметам обычно принимал лично Виктор Степанович: отличницы поступали на стажировку в его домашний гарем с перспективой дальнейшего трудоустройства на ниве оказания сексуальных услуг - содержанками например к богатым господам, хорошисток продавали горничными и гувернантками зачастую в приличные дома, "удовлетворительниц" понятное дело ждали бордели Питера, Москвы и других крупных городов. В последние годы ближе к 1812 в связи с наплывом в столицу знатных и не очень французских и немецких эмигрантов возник немалый спрос и на "нетрадиционные сексуальные услуги". Виктор Степанович уже всерьез подумывал об открытии специальной школы-интерната для мальчиков, но к сожалению судьба распорядилась иначе и осуществить столь грандиозные замыслы он не сумел.
Читатель вправе спросить, почему столь бурную и незаконную деятельность не пересекли власти, да и дворовые своего "веселого" барина должны были давно убить за такие фокусы. Ответ прост - от справедливого возмездия по закону Степаныча спасали деньги и связи среди "хороших людей", зачастую презентованная вовремя нужному человеку девка решала все проблемы. Что до рабов, так зря он что ли докторскую защитил по теме противостояния крепостных и их хозяев? Он все предусмотрел до самых мелочей, сразу же завел в Питере вольнонаемную вооруженную охрану и среди его дворовых никогда не было крепких мужиков и парней, кроме избранных экзекуторов навроде уже известного читателю кучера Степана. Исключение составляли актеры домашнего театра, но туда он брал только забитых и покорных. На кухне тоже трудились исключительно наемные кухарки и повара, барин совсем не желал получить на завтрак дозу мышьяка от родных очередной своей жертвы. Не держал он по 200-500 дворовых "бездельников" при себе, как многие его столичные современники, обходился минимальным количеством слуг, за вычетом гарема конечно. Поэтому в Питере барон Пферд слыл человеком передовым, европейцем, консерваторы почитали его чуть ли не революционером и "вольтерянцем". Впрочем надо сказать, что известность у него была несколько специфическая, его советами, услугами, деньгами и девушками аристократы охотно пользовались, но приглашать к себе откровенно брезговали. Раз только и удалось ему принудить одну молоденькую графиню рассчитаться "натурой" за должок... Не принимал Пферда высший круг общества, но он пока и не комплексовал по этому поводу.