Первую неделю с питанием было более-менее сносно, но дальше начались большие и неприятные проблемы. Аналога полевых кухонь в начале 19-го века еще нет, хоть сама идея, что следует поставить котел и топку на колеса уже не нова. Слишком много времени войскам приходиться расходовать на обычное приготовление пищи. Часто люди на привалах валились от усталости и засыпали голодными, чтобы пожевав наскоро сухарей пополам с водой поутру снова двинуться в путь. В первые часы прихода на бивак стоит несмолкаемый гул и обычная сутолока лагерной жизни. Многочисленные костры точно искрами вкраплены в непроглядную тьму. Около импровизированных очагов суетятся силуэты людей пахнет чаем и едой... Придешь после долгого пути на ночлег усталый, измученный, с полной уверенностью, что обеда не дождешься, потому, что припасы остались в обозе, который всегда приходит позже. А когда наконец скрипучие фуры подтянуться - доставай котлы, рой в земле очаг, добывай черт его знает где воду и дрова. Начали варить - еще несколько часов жди, одним словом канитель такая, что и голодный солдат мысленно отказывался от обеда, который поспеет после полуночи, лишь бы только поскорей предаться отдыху и спасительному сну для того, чтобы к утру освежить силы к предстоящему новому переходу. Вскоре полк был вынужден устраивать дневки через каждые три-четыре дня. Обычно подходящее место выбирали на берегу речки или пруда, что бы можно было заодно помыться, постирать белье и портянки. Затем полковник вспомнил старый суворовский трюк, он стал высылать часть обоза с кашеварами и артельными котлами вперед на полдня пути. Стало легче но не намного, жаль все же, что военная среда до консервативна буквально до мозга костей. Они с Денисовым еще два года назад набросали чертеж полевой кухни-одноколки и направили на рассмотрение, но в "верхах" по давней традиции принято любые прожекты выдерживать годик-другой, если сразу не положат под сукно. Удивительно даже обещанная и подтвержденная приблизительными расчетами ожидаемая экономия продуктов не привлекла внимание военных бюрократов. К великому сожалению своими силами изготовить походную подвижную кухню не получилось, в округе не было железоделательных заводов, а в кузнице такой "аппарат" не склепаешь.
Проблема с питанием первый месяц стояла очень остро, потом как-то привыкли и притерпелись. Если раньше худо-бедно дважды в день нижние чины получали горячую пищу и чай утром, то теперь как в анекдоте "трехразовое": понедельник, среда, пятница. Как назло время года весна и на полях и в огородах разжиться нечем. Иногда только отводили душу "заимствуя без отдачи" кур и уток в богатых помешьичих усадьбах или на фольварках панов позднее. Одно время Александру даже снились те самые беленькие жестяные банки консервов без этикеток, каша перловая со свининой. В свое время выбрасывал он их безжалостно, чтобы облегчить свой вещевой мешок, а тут и рад бы нести побольше - но негде взять. До примитивной тушенки местная военная мысль еще не доросла. Государственная система продовольственных складов, или как тогда говорили "магазинов" на практике оказалась ниже всякой критики. Обычно ничего там кроме крупы и сухарей получить не удавалось, да и с такими простыми продуктами были перебои: то вместо круп выдавали овес, то сухари были с червями. Все как положено, интенданты воруют, а солдат вынужден жрать "что дают". Мясо предполагалось закупать у населения, вот только кто же по весне бьет скотину? В итоге полк приобретал у местных крестьян и помещиков каждый раз полдюжины тощих после зимней голодовки бычков, уныло следовавших вместе с обозными повозками. На привалах и дневках эти "ходячие консервы" неумело забивали и кое-как разделывали, хорошего мясника среди солдат не нашлось... Бардак что называется был первосортный, а ведь столько лет готовились.
Нет определенно в жизни счастья, по неизвестной причине в полку распространился слух, что идти предстоит через Малороссию. Солдатики уже предвкушали грядущее приятное времяпровождение с любвеобильными хохлушками, а тут как молотом по голове ударили - оказывается движемся к Смоленску. И в самом деле не силен у нас простой народ в географии вот и фантазирует, зачем такой крюк в добрую тысячу километров: "У них бабы на нашего брата сами кидаются, тока помани...", мечты... мечты. Теперь тоже самое говорят уже про немок, мол придем, а там наконец оттянемся вволю.
В довершение всех бед конец мая вышел необычно жаркий, "наступили жары" - так тогда было принято называть это природное бедствие. Александр охрип и сбил в кровь костяшки кулаков отгоняя вместе с другими унтерами и обер-офицерами солдат от разных сомнительных луж и прочих водоемов. Воду для питья, согласно приказу полковника, следовало брать исключительно из колодцев и родников, вот только как это простое правило внушить обезумевшим от жажды людям... задача непростая. Понятное дело вскоре дизентерия стала брать привычную дань, то один солдат, то другой стремглав выскакивает из вяло бредущей по дороге колонны и кидается в кусты. Далее такому бедолаге путь в лазаретную повозку, идти вместе со всеми он уже не сможет. Но на удивление от этой достаточно серьезной болезни никто из нижних чинов не умер. Первые потери полк понес совсем от другой напасти.
В тот день с утра наступила адская жара которая усугублялась прямо банною удушливой атмосферой. С первых же шагов видно было, что поход сегодня будет нестерпимо тяжелый. После 5-6-ти верст марша появились первые отстающие, были случаи солнечных ударов, лекарь с добровольными помощниками подбирал больных и отсталых в лазаретные двуколки, которые быстро наполняются. Пускаются в ход все меры, чтобы уменьшить число отсталых, делаются чаще остановки в спасительной тени, разрешено пить воду без ограничения. Придя на большой привал, по полку проноситься известие, что один служивый солнечным ударом поражен смертельно. Все примочки и растирания доктора оказываются тщетными, и бедняга лежит с открытыми безжизненными глазами и неумолкаемо не то стонет, не то кричит, совершенно автоматически и безумно - тяжелое и неприятное зрелище.
Догорают костры, затихает бестолковый шум бивака, нарушаемый только предсмертными хрипами, вылетающими из лазаретной двуколки, где лежит пораженный солнечным ударом нижний чин рядовой Малышев. Мало-по-малу наступает тишина, замолкает и он бедняга, конец мучениям... Первая и явно не последняя наша жертва в этой долгой дороге, врач только руками разводит - медицина как всегда бессильна. He решились хоронить его здесь в поле, и довезли тело с собою до ближайшего села, где как-никак есть кладбище, обязательная принадлежность каждого русского селения. Там вырыли могилу, которая вмиг точно затонула среди гор весенних полевых цветов и зелени, доставленных со всех сторон товарищами. Простой некрашеный деревянный крест, наспех сколоченных плотником Гришей, обвешан самодельными венками и гирляндами y изголовья покойника на поставленную кем-то плошку в один час, из одних медных копеечек и гривенников, накопилось свыше дюжины рублей. Хотели отправить эту скромную лепту семье покойника, да оказалось, что в суматохе сборов полковая канцелярия забыла захватить с собой необходимые документы, и теперь уже невозможно установить адрес по которому проживал погибший на "гражданке". Решено отправить деньги потом, когда закончиться поход, писарь клянется и божиться, что обязательно найдет ведомости и все разузнает. Пока собранная сумма сдана в полковой денежный ящик, своего рода походный сейф. В присутствии всего отряда приглащенный сельский батюшка совершил отпевание - штатный полковой священник отстал где-то далеко позади и появился только в Смоленске. После завершения печальной церемонии командир распорядился выдать по чарке водки "на помин души"... двинулись дальше, долгая, очень долгая дорога. Увы! Впоследствии, после боев, проходется хоронить десятки и сотни сослуживцев без положенных торжеств, упрощенным порядком в братских могилах.