— Ты говоришь «девушка»? Сколько лет подряд мы зовем ее так?
— Называть инфанту по-другому — значит не уважать Конституцию. К тому же ты затронул сейчас один из самых интересных для меня вопросов: тему вечной юности. Если когда-нибудь меня изберут сенатором, то свою речь при вступлении на этот пост я посвящу именно ей. Доводилось ли тебе слышать об островах вечной весны? Ты отправляешься туда, приезжаешь однажды в полдень и пребываешь там, здоровый и счастливый, долгие лета, а может, даже века. Вода из чудесного источника не дает тебе стареть, ты всегда остаешься тридцатитрехлетним — согласно александрийской школе и флорентийским неоплатоникам,[5] таков идеальный возраст человека. Тебе дозволены лишь возвышенные чувства и вегетарианская еда. Можно читать, гулять, слушать музыку, играть в кегли. Ты спишь, положа голову на сноп ирисов, беседуешь с нимфами, любуешься закатами; тебе нет нужды надевать пальто, и нет в том мире «моего» и «твоего». В Ирландии, правда, возник диспут: являются ли по крайней мере носовые платки и нижнее белье личной собственностью, и был даже объявлен конкурс на лучший трактат, посвященный данной теме, но я не знаю, чем все кончилось. Ученые мужи с островов вечной молодости, каковые зовутся еще Флоридскими, единодушны в том, что для сохранения постоянной весны тела человеку следует забыть о чувственных удовольствиях и предаться одной-единственной мечте, которая должна захватить все его существо. Выполнение этого условия не менее важно, чем чудесная вода из источника Юности. Обитатели Флоридских островов, подобно пармским картезианцам, что повторяют изо дня в день в своих обителях «morir habemos»,[6] говорят денно и нощно вслух о своей мечте и в конце концов видят ее наяву, словно на театральных подмостках или во время пасхального шествия. Не потерял ли ты нить моего рассуждения? Я сейчас излагаю тебе свою теорию вкратце, чтобы стала ясна ее суть. Итак, мы приходим к такому заключению: и без всяких Флоридских островов, здесь, в нашей стране, далекая от всех земных забот, наша донья Ифигения может сохранять вечную молодость, пока лелеет единственную мечту. С ней она засыпает и с ней просыпается, находит ее отражение в зеркалах и провидит ее тайные знаки во всем — в летнем дожде и в улыбке ребенка, даже в том, куда промчался по коридору кот. Инфанта знает, что для исполнения желания она должна оставаться молодой: юность Ифигении — столь же необходимое условие отмщения, как и меч принца-мстителя.
— По-твоему выходит, сеньор Эусебио, Ифигения мечтает о мести…
— Если бы я был не прав, она бы состарилась. Юная сестра темной ночью идет меж колонн под Мрачными сводами навстречу брату, дабы указать ему потайную дверь или назвать место, где стоит подкупленный стражник — это «conditio sine qua non».[7] Все предначертано, друг мой Филипо, предсказания должны выполняться, а они гласят: прекрасная сестра, если таковая имеется, в расцвете нежной юности выйдет навстречу мстителю, который явится в сумерках. С другой стороны, молодость Ифигении — лишнее доказательство того, что возмездие может свершиться в любую минуту. Вероятно, даже пожелай принцесса состариться, ей бы ничего не удалось сделать. Миропорядок зиждется на загадках.
— А с родителями она ладит? — спросил Филипо, который был охоч до дворцовых новостей.
— Мать девушка любит. Только вот Клитемнестре приходится принимать ванну, прежде чем садиться с дочерью завтракать, а не то от запаха пота Эгиста, который царица приносит с брачного ложа, у Ифигении в чашке молоко киснет. Это явление изучали даже ученые-физики.
Филипо был потрясен новостями и благодарил Эусебио за доверие. Офицер же появился на пристани с одной-единственной целью: узнать, не проезжал ли здесь человек в синем камзоле, а если проезжал — выведать, откуда он приехал. Но среди путников, одетых в этот модный костюм, незнакомых людей в тот день не оказалось; Филипо здоровался с каждым, и один из них как раз и подарил лодочнику те дешевые македонские сигары, которые тот сейчас курил.
5
Неоплатонизм оформился как философское учение в начале III в. до н. э. в Александрии и затем возродился во второй половине XV в. во Флоренции.