— Он сбрил бороду! — сообщил Эгист Клитемнестре, присаживаясь на край кровати, и наклонился, ища ее губы.
Царица отвернулась и разрыдалась.
— За что он меня так! За что! — говорила она, всхлипывая. — И пусть не воображает — даже взглянуть на него не пойду.
Она проплакала до самого рассвета. Эгист, преклонив колени возле кровати и положив голову у ног своей царственной возлюбленной, заснул и спал, пока не протрубили зорю. Ему привиделось, как Агамемнон, облаченный в пурпурный занавес, надвигается на него, с трудом волоча ноги, чтобы вырвать его бороду. Он видел страшную пасть царя: огромный золотой клык все ближе и ближе — вот-вот вонзится в глаза, а он не может даже пошевелиться, ноги не слушаются его. Только звуки горна и крик петуха избавили несчастного от кошмара.
II
Шли годы. В воображении Эгиста день цареубийства украшался все новыми и новыми обстоятельствами, и он говорил себе, пораженный какой-нибудь новой деталью, всплывшей из прошлого, что это все не вымыслы — так случилось на самом деле; просто память постепенно воскрешает разные подробности, потому что с годами все видится яснее. По правде говоря, ему очень хотелось облагородить историю, создать себе героический ореол. Народу объяснили, что смерть старого царя была мерой вынужденной: в ярости тот хотел спалить город, потому что на все его просьбы прислать войскам дополнительный провиант — галет и вина — никакого ответа он не получил. К тому же к трагедии привела цепь случайностей: Клитемнестра поела накануне очищенных маслин, ее мучали колики, и поэтому она лежала в постели; к Агамемнону вышел Эгист, уполномоченный царицы, и попытался отговорить царя от страшной затеи, тот разъярился, бросился на него и сам случайно напоролся на его меч. Раненый просто истек кровью, порез-то был совсем пустячным. Ни о каком убийстве говорить не приходилось, на крайний случай оставалась возможность сослаться на законную самооборону, а самым главным доказательством невиновности Эгиста явилось то, что царица вышла за него замуж вторым браком.
Царедворцы, которые поддержали его и помогли защитить город от огня, создали партию, названную «Защитники Отечества»; новый царь на свои деньги приобрел для них помпу и шланги, таким образом их быстро удалось отвлечь от политики, зачислив в добровольную пожарную команду. Царская чета по-прежнему купалась в роскоши, а городом правил сенат. Эгист наслаждался обществом Клитемнестры, по осени ездил на охоту, а в июне принимал ванны в целебном озере — врачи рекомендовали ему это средство от сыпи на животе. Если б не Орест, чего еще можно желать от жизни! Но страшное имя и тягостное ожидание омрачали дни супругов: чаще всего их можно было застать у окна. Они смотрели на дорогу и порой, когда одновременно с тревожными донесениями шпионов вдали показывался всадник в красном плаще или сопровождаемый сворой борзых, смотрели друг на друга и произносили вопросительно в один голос жуткое имя:
— Орест?
Эгист брал в руки меч и ждал. Потом являлись соглядатаи и сообщали приметы чужестранца. Царь знал — вооружаться бесполезно, ибо было предначертано, что приезд Ореста означает его гибель, а потому вскоре по окрестным царствам разнеслась слава о спокойном владыке, который, мирно ожидая своей участи, вел размеренную, тихую жизнь, прогуливался со своей возлюбленной под сводами галерей и в садах, дрессировал соколов и брал уроки геометрии по средам. Многие из его коллег пожелали познакомиться с ним, и среди них Фракийский[20] царь Эвмон, который воспользовался отпуском для визита в Микены. Причина, вынуждавшая его надолго оставлять свои владения, была весьма серьезной: раз в полгода его правая нога укорачивалась и становилась ни дать ни взять такой, как у годовалого младенца, и только через шесть месяцев вырастала до обычных размеров. Эвмон не хотел показываться на глаза своим подданным с этакой коротышкой — кто бы стал его потом уважать — и отправлялся путешествовать. Только обретя нормальную фигуру и полностью избавившись от хромоты, он возвращался в свой лагерь, к палаткам, обтянутым шкурами кобылиц, и мог гордо выступать у всех на виду во время шествий. Клитемнестре очень понравилась ножонка фракийца — в те дни она достигла самых крошечных размеров, — царица нежно гладила ее, вспоминая неуклюжие шаги своего первенца, когда он начал отрываться от материнской юбки: у него была такая нежная кожа, такие аппетитные перевязочки, такие округлые коленки. Супруги устроили гостя во дворце; в то время у них еще оставались кое-какие деньги на карманные расходы, к тому же как раз тогда умерла кормилица Клитемнестры, оставив ей все свои сбережения, а потому цари могли позволить себе устраивать обеды поприличней, не обращаясь к интенданту с просьбой дать им немного денег в счет будущего месяца. Сенаторы решили, что государство может оплачивать из казны только предсказания, а уж обезопасить себя от карающей длани царская чета должна за собственный счет, и все средства у них уходили на содержание шпионов. Эгисту даже пришло в голову, что, пожалуй, если и впредь тратить столько на охрану, то и охранять будет нечего — сам помрешь с голоду. Он представлял себе, как выходит тайком с Клитемнестрой из дворца и затем, миновав караулы, расположенные вокруг городских стен, — соглядатаев, шпионов, тайных агентов и контрагентов, — отправляется по дорогам просить милостыню. Царь рисовал в своем воображении двух убогих нищих, не смеющих сказать, кто они и откуда, бесчисленных часовых, несущих по-прежнему свою службу, и не мог сдержать улыбку.