К вечеру они вновь отправились в путь и, поднявшись на развалины того, что было когда-то дозорной башней, увидели наконец вдали на горизонте синее море. Эгист снял с головы тирольскую шапочку и трижды склонил голову.
— Пусть даже человек беден, лишен права носить корону, пусть враги отняли его былую воинскую славу, пусть он, забытый всеми, живет под мрачными пыльными сводами своего дворца — это совсем не означает, что он должен забыть древние обычаи. У нас принято приветствовать так Океан, по которому прибыли на эту землю и покорили ее те, кто до меня занимал микенский трон. Предание гласит — нас связывают с ним родственные узы.
— А вот он, — сказал Эвмон, указывая на одного из своих адъютантов — маленького, смуглого и рябого человечка, который за всю дорогу не раскрыл рта, — доводится родственником колодцу. Из него в облачке тумана вышла его прабабушка, когда прадедушка, тогда совсем еще молодой, поил там свою кобылицу.
— Девушку пришлось учить разговаривать, хотя ей было не меньше восемнадцати лет, и она за шесть дней выучила фракийский — всю грамматику и даже сослагательное наклонение, — потому что мой прадедушка заявил, что пальцем ее не тронет, пока та не даст ему согласия по-человечески. После той свадьбы все в моей семье кланяются колодцам, точно так же как ты — Океану.
Дорога бежала меж густых лесов на холмах к морю и внизу на равнине походила на аллею, обрамленную ивами, чья листва уже начинала золотиться, и высокими тополями. Эвмон, продолжавший то и дело прикладываться к бурдюку, предложил провести ночь на постоялом дворе неподалеку от порта — там наверняка найдутся добрый рисовый суп, жареный цыпленок и чистое белье. Хозяин постоялого двора знал Эвмона и встретил его как родного: он закричал, чтобы готовили ужин, показал каждому его постель и приказал колчерукому слуге принести воды помыться гостям. Пока варился суп, Эвмон взял Эгиста под руку и попросил его сесть с ним чуть-чуть поодаль от остальных. Цари устроились под смоковницей у дверей конюшни.