— Но у него нет пока на это причин, ведь я еще не прикончил Агамемнона.
— Какое ему до этого дело! Ты должен убить царя, когда он приедет. Орест должен убить тебя, потому что ты убил его отца. Но ведь роль принца сводится к тому, чтобы убить тебя; как только это свершится, он свободен, может исчезнуть и отправиться по своим делам. Забегая вперед и убивая тебя, Орест избавляет от смерти отца, но ему важно другое — он свободен от всех обязательств. Ну а кроме того, ему противно, что ты спишь с его матерью.
— Почему? Я ведь так чистоплотен! — удивился Эгист.
— Не в том дело! Орест хочет выйти из игры и жить вольной жизнью; и вот он переодевается сам, переодевает слуг, подражает отцовскому рыку и выдает себя за возвращающегося Агамемнона.
— Так я убил Ореста? — спросил Эгист, поднимаясь, скрестив руки на груди.
— Почти наверняка! Парень поддал, чтобы придать себе смелости. По сути дела, убивая тебя в тот момент, он убивал невинного человека: ты был всего лишь любовником его матери, и только. Если бы он пришел отмстить тебе в положенный срок, твоя смерть была бы неизбежна, а тут пьяный и сгорающий от нетерпения мальчишка терял все шансы на успех. Его убила юношеская поспешность.
— А Агамемнон?
— Скорее всего, он погиб в Трое, а может, скитается где-то в поисках заработка.
После столь долгой речи у Эвмона во рту пересохло, и он пошел промочить горло и поглядеть, как там готовится ужин. Эгист присел на корни смоковницы и стал обдумывать все сказанное фракийцем. Неужели все эти годы он ждал Ореста, который давным-давно погиб и погребен? Его великий враг, его убийца гниет в земле, завернутый в свой красный саван! Можно ли верить этому? Ведь без неопровержимых доказательств слова Эвмона еще не избавляли его от долгого, терпеливого и томительного ожидания. Стоит ли поведать Клитемнестре о подозрениях фракийца? Орест умер! Так вот почему никто и нигде не встречал принца!
Он присвистнул, словно хотел выдохнуть весь страх из своей груди, и пошел на постоялый двор узнать, готов ли суп, и попросить стаканчик анисового ликера — после длительных поездок верхом ему всегда приходилось принимать ветрогонное.
V
Крестьянин, который вез на рынок два полных мешка яблок, навьючив их на своего ослика, рассказал нашим путникам о греческом корабле, направлявшемся в порт, и на следующий день они поднялись с первыми лучами солнца. Перед тем как оседлать лошадей и отправиться в путь, Эгист отозвал Эвмона в сторону и, напомнив ему их давешний разговор, спросил, думает ли он на самом деле, что человек, убитый тогда на дворцовой лестнице, был Орестом.
— Вино развязало мне язык, дорогой друг, и я просто-напросто высказал вслух свои тайные соображения. В моей стране меня почитают скептиком-интеллектуалом, и вчера своими рассуждениями я хотел лишь облегчить тебе гнет ужасного ожидания: не ищи в них ничего иного. Неважно, кого ты убил — Ореста или другого человека, главное для тебя — знать наверняка или хотя бы надеяться, что принц мертв. Порой история покажется тебе невероятной, порой уверенность укрепится в твоей душе. Но уже сами колебания преобразят твою жизнь. Сомнения делают людей свободными, уважаемый коллега. Душа наша стремится к надежным истинам, а человек, который не обрел их, становится мечтателем и поэтом. Суть философии отнюдь не в решении вопроса, какие яблоки более реальны: те, что лежат в мешках этого крестьянина, или те, что рисует мое воображение; нет, нам надлежит решить, какие из них источают более сладостный аромат. Но сии рассуждения — уже высшее искусство. Ты же просто запомни мои слова: сомнения изменят твою жизнь, этого довольно. Ну а кроме того, не все ли равно, от чего умереть — от меча Ореста или от тропической лихорадки, а ведь ты не боишься заболеть каждую минуту.
— Но ведь, если я не убивал Агамемнона, моя роль в трагедии ничтожна! — Эгист готов был разрыдаться.
— Кто посмеет усомниться в твоей доблести, дорогой друг! — заверил беднягу Эвмон и обнял его. — Вот увидишь, стоит тебе поглубже вдуматься в происшедшее, и ты постепенно переместишься со сцены в партер, увидишь пьесу другими глазами и в конце концов сможешь отделить себя от Эгиста-цареубийцы.
Рассуждения интеллектуала-фракийца не вполне дошли до микенского царя, но он был приятно удивлен тем, насколько его дело взволновало Эвмона, который к тому же неожиданно оказался философом. Ясное утро, какие выдаются ранней осенью, когда дует легкий юго-восточный ветерок, и кажется — сама земля источает свет, располагало к беззаботному веселью. Голуби клевали крошки на земле прямо у копыт лошадей, а щегол в клетке, что стояла на притолоке ворот постоялого двора, провожал наших путешественников веселой песней. Поблизости слышалось мерное дыхание моря, и Эгист любовался плавным парением чаек.