Донья Инес. А что еще тебе грезится?
Нищий. Не смейся — мне видится, как меня коронуют.
Донья Инес. И на тебе королевское платье?
Нищий. Да, и шляпа с перьями, как у Эгиста. Меня носят в паланкине по всему графству, а над моей головой подвешен бурдюк с вином.
Донья Инес. А я не являюсь тебе в мечтах? Ты столько раз провожал меня взглядом!
Нищий. Я запомнил, как однажды ты сидела у окна в зеленой блузе с глубоким вырезом. Ты еще потом помахала кому-то платком на прощание. Не знаю, кто это мог быть, но, наверное, он ехал верхом и скакал очень быстро — вскоре на него залаяли собаки в домах у переправы.
Донья Инес. И ты не видел, как он выходил?
Нищий. Нет, я лишь услышал лай.
Донья Инес. Ты видел, как он вышел!
Нищий. Никого я не видел; я смотрел на тебя, разглядывал тебя снизу из оврага, а потом накрыл голову своей вельветовой курткой и погрузился в мечты. Дело было в мае.
Донья Инес. Да, это было в мае. Он провел со мной всю ночь. Я не давала ему сомкнуть уста своими поцелуями. А потом его нашли в лесной чаще, когда в сентябре поехали срубить могучий дуб, чтобы сделать ярмо. В голове его торчал серп, а нагую грудь растерзал волк.
Нищий. Волк? Скорее то была крыса, там в сельве водятся такие вечно голодные твари, шкурки у них пятнистые. Я хотел как-то сделать из них шарф, но мне бы понадобилось штук десять или двенадцать.
Входит Модеста с кувшином вина.
Донья Инес. Это он, Модеста! Это был он!
Модеста. Кто, мадам?
Донья Инес. Убийца!
Нищий. Какая ерунда! Да я и блоху не прихлопну, лишь бы не прогнать сон.
Донья Инес. Он убил афинянина! Того, который послал мне свой портрет, нарисованный на бокале, того, что нашли убитым в лесу!
Модеста. В жизни ничего о таком не слышала!
Донья Инес. Как, ты не слыхала, что его убили? Кто убивает моих возлюбленных? Куда они исчезают? Как же мне выйти замуж, ублажать дорогого супруга, рожать детей, если кто-то убивает мою любовь, стоит только ей зародиться? Нет, я не буду рожать детей! Малыши могут стать похожими на отца и отнять у него мою любовь, а она должна быть особой, до гроба — как в театре. Разве смогу я ложиться в постель с отцом моих детей?
Нищий. Для меня это все чересчур туманно. По мне, так что одна сестра, что другая — один черт. Правда, смуглянка вышла у меня поздоровее.
Модеста. Никто не убивает твоих любимых, золотко! Ты просто мало спала сегодня, моя королева.
Донья Инес. Нет, убивают! Все завидуют мне, а я всегда остаюсь одна, словно соломинка в бурном море. Разве могу я одна вместить столько любви? Каждый, кто приходит сюда, влюбляется в меня, каждый зовет меня в ночи. «Мы скрываемся от ужасов войны!» — говорят они. Но это неправда — войны нет, все просто выдумывают ее, чтобы прийти ко мне и поплакать, положа голову на мои руки. (Она подходит к нищему и протягивает ему руки.) Поцелуй их! Не бойся! (Отдергивает руки.) Нет, нет, не целуй! Ты — убийца, ты убил, у тебя кровь в глазах!
Модеста. Я всегда считала его честным человеком!
Нищий. Мои родные — порядочные люди. Они держат почтовых лошадей в герцогствах, можешь спросить о семье Онофре. Я, правда, давно рассорился с ними и ушел из дома, но бык со звездочкой на лбу до сих пор мой.
Донья Инес. Какой бык со звездочкой? О чем ты? Я жду мужчину. Коли ты пошел на убийство, значит, любил меня. Я нравлюсь тебе? Если хочешь, я разденусь; мне невмочь жить одними мечтами так долго, когда-нибудь все должно свершиться наяву, должен наступить великий час, час великолепного безумства, — сжалься надо мной! Подай мне милостыню! Дай хлеба!
Нищий (пораженный, роется в сумке, что висит у него на боку). Вот корка, которую дали мне богачи в Трисасе. Вполне возможно, что она из оплеванных!
Донья Инес. Мне все равно! Дай мне милостыню! Клянусь, ничего не попрошу ни у кого другого никогда в жизни и до конца дней моих буду есть этот хлеб у ног твоих! (Она становится на колени перед нищим и обнимает его ноги.) Я буду есть его изо дня в день, с радостью в глазах! Не уходи! Ведь ты убил неспроста!
Нищий. И надо же, чтобы такая знатная сеньора так тронулась!