Гелион. Офицер-наблюдатель на дозорной башне царя Эгиста, кривой на один глаз. Добился всего в жизни своим умом; получил звание сержанта и, наблюдая за светилами, сообщал сведения о движении планет прорицателям и капитанам кораблей. Гелион был так поглощен своей наукой, что один из его сыновей родился слепым — вместо глаз у него белели два боба. Медики Салернской школы[41], осмотрев малыша, заключили следующее: Гелион тратил на свои наблюдения всю глазную долю человеческого семени, и таким образом на сына у него ничего не осталось.
Глухонемой демократ. Садовник, поливавший розы в саду Эгиста. Последний, усомнившись в верности доньи Клитемнестры, однажды совсем было уже вознамерился использовать его для подтверждения своих опасений.
Гонец из Пасо-де-Вальверде. С дозволения императора возил письма с Востока на Запад и обратно. Верный и изобретательный, как все великие гонцы в истории человечества.
Димас. Кавалерийский капитан в годы царствования Агамемнона. Вышел в отставку и, прогуливаясь на солнышке с Эусебио, офицером Иностранного ведомства, мечтал о грозном появлении Ореста. Воображая приезд мстителя, капитан приветствовал его в выражениях, позаимствованных из старинных руководств по риторике, с которыми он познакомился на кафедре красноречия в Школе верховой езды. Был тяжело болен и уже несколько месяцев лежал в постели, надолго теряя сознание, когда разразилась страшная буря. Димас очнулся от своего забытья, закричал, что идет Орест, и велел раскрыть окно. В этот момент влетела молния и испепелила его прямо на кровати, которая имела форму шпоры и была настоящим произведением искусства. Матрас в ней натягивался между двумя зажимами, а в ногах мастер поместил колесо с двенадцатью зубцами. Когда мсье Димаса Стратега донимала бессонница, он вертел его при помощи специальных педалей.
Донья Инес. Само солнце завидовало свету, что исходил от нее! Все в этом мире принимала она за тайные знаки, посылаемые возлюбленным, который спешит к ней, ищет ее, меряя шагами дороги всего света. Сия свежая роза, чьи лепестки, словно символ непорочности, покрывали капли утренней росы, отдавала свое сердце каждому мужчине, заглянувшему ей в глаза. Она сошла с ума, стала бродить по дорогам, раздавая милостыню собакам, и в конце концов ее изнасиловал один кузнец, ходивший тогда по окрестным селеньям. Бедняжку нашли мертвой, нагой, под миндальным деревом. Явился судья и крикнул: «Оденьте ее!» В тот же миг дерево сбросило все свои цветы на тело доньи Инес и укрыло ими несчастную от нескромных взглядов. В тех краях ее почитают святой.
Его святейшество из монастыря Олимпиос. Патриарх иконоборческого учения, монотелит[42], большой знаток мулов. Всегда заказывал у фракийских царей мулов с серебристым хвостом в память о животном, принадлежавшем ему когда-то в юности. Сей суровый и высокомерный священнослужитель не удостаивал своих подчиненных разговора, общаясь с ними исключительно знаками.
Епископ из Аданы. Заказал во Фракии мула с крылышками на копытах, чтобы вывести на сцену в одной мистерии и вернуть в лоно истинной церкви монотелитов.
Капитан. Адъютант короля Сигизмундо, бежавшего с поля сражения во время Войны герцогств. Знал наизусть «Собеседника, удачливого в любви» и ввел в заблуждение донью Инес, считавшую, что по ночам певчие птицы приносят в клювиках ленты с написанными на них именами. Был женат, и супруга наказала ему прихватить с собой на войну письмовники — может, удастся немного подработать, помогая солдатам сочинять послания. Победы над прекрасным полом давались капитану без труда; он поражал женщин своим красноречием, ибо без конца повторял отрывки из «Собеседника», чтобы ничего не забыть.
Кирино. Фехтовальщик, имевший в городе зал для тренировок. Увлекался геометрией и любил поспорить о том, как делить угол на три равные части. В юности обладал необычайной гибкостью талии и мог повернуть верхнюю половину туловища на сто восемьдесят градусов — грудь оказывалась у него на месте спины. С годами постепенно утрачивал эту способность и, повернувшись в последний раз, едва не остался навсегда в таком виде: затылок прямо над пупком. Однажды с ним заключили договор, согласно которому он должен был позировать для иконы Михаила Архангела. Однако приехавший художник отказался писать его — мастеру пришлось не по вкусу сочетание золотых крыл ангела и багрово-красного толстого носа фехтовальщика.