Он долго лежал, не в состоянии охватить умом того, что случилось. Как и большинство обычных людей, столкнувшись с чем-то незаурядным, Дэвид не думал о нем в общих терминах, а сразу мысленно приспосабливал, примеривал это непривычное к своей повседневной жизни. Получи он вдруг способность летать, наверное, первое, о чем бы он подумал, - насколько быстрее будет добираться до работы.
Но сейчас он вдруг понял, что никто не должен знать об этой его способности. Словно многие поколения предков, пугливо озиравшихся и торопливо прятавших найденную кость или монету, напоминали ему - спрячь, утаи...
ГЛАВА, С КОТОРОЙ, СОБСТВЕННО, И НАЧИНАЕТСЯ НОВАЯ ЖИЗНЬ ДЭВИДА РОССА
Дэвид вышел из больничного подъезда и медленно пошел к остановке автобуса, глядя на автомобили с новым для себя острым любопытством. Так, должно быть, смотрит солдат на мину, которая едва не отправила его на тот свет.
И вдруг он почувствовал, что шум улицы чем-то непривычен для него. Он остановился, и кто-то задел его плечом, пробормотав: "Простите". Улица была полна шороха, словно сотни шедших по ней людей безостановочно шептали себе под нос. Он даже различал отдельные слова, обрывки фраз: "Семнадцать долларов... Она не придет сегодня... Какой он идиот... Надо купить сигарет..."
Значит, он СЛЫШАЛ, значит это правда! Боже мой, какое эго чудо, какое счастье, какие возможности! Должно быть, у него был слегка дурашливый вид несколько прохожих посторонились.
Дэвид сидел в автобусе, раскрыв перед собой свежий номер "Клариона". Он смотрел на газету, но ничего не видел. Внимание его было занято тем легким ровным гулом, который всегда присущ толпе. Но пассажиры автобуса молчали. Это не был говор, это был звук их мыслей.
Рядом с Дэвидом на сиденье плюхнулся грузный мужчина с мохнатыми бровями и напряженно сжатыми губами под узенькой щеточкой усов. Засунув руки по локоть в карманы серого плаща, он откинулся на спинку и прикрыл глаза. Дэвид невольно прислушался к словам, которые беззвучно рождались в чужом мозгу, в самом надежном из тайников. Мысли не предназначаются для чужих ушей, они интимны, и, прислушиваясь, Дэвид испытывал легкую неловкость. Но первые же фразы заставили его насторожиться.
"Как будто все должно быть в порядке. - Дэвиду показалось, что все тот же плоский, призрачный голос шепчет ему прямо в ухо. - Все сделано как надо. Воскресенье, восемь часов вечера, полно народу на главной улице, а тут... Расскажи кому-нибудь, никто бы не поверил. Только бы все шло, как задумано..."
Слова, которые слышал Дэвид, потускнели, исчезли, но он поймал себя на том, что мысленно видит роскошный ювелирный магазин Чарльза Майера на Рипаблик-авеню. Воскресная толпа медленно плывет мимо огромных зеркальных окон, полных радужных драгоценных искр. Женщины невольно замедляют шаг, мужчины, наоборот, стараются вывести своих спутниц из опасной зоны.
У самого магазина, бесшумно вынырнув из сумерек, останавливаются две машины, серый "плимут" и голубой "шевроле". Из машин торопливо выскакивают люди в черных масках под низко надвинутыми шляпами и с автоматами в руках. Гремят выстрелы. Несколько человек падают...
Картина перед мысленным взором Дэвида начала тускнеть, распадаться. Дэвид открыл глаза и посмотрел на соседа. Веки у того были прикрыты, напряженная линия губ размякла, потеряла прямоту. Голова то беспомощно наклонялась вниз, то от толчка автобуса покачивалась из стороны в сторону.
Основатель, владелец и редактор "Клариона" Рональд Барби был человеком принципов. Принципов, правда, у него было всего два, зато он был готов защищать их с отвагой нефтяного магната, сражающегося за скидку со своих налогов. Он считал: во-первых, газета должна приносить доход, во-вторых, этого следует добиваться любыми способами.
Злые языки утверждали, что Барби никогда не менял своих убеждений, по причине их полного отсутствия. Но что бы ни говорили завистники, "Кларион" был гибкой газетой. То он, например, защищал высокую протекционистскую пошлину, то трубно призывал к ее отмене. Все зависело от того, кто больше платил ему в этот момент - анемичная текстильная промышленность Новой Англии, дрожащая перед призраком дешевых японских тканей, либо автоэкспортеры западногерманских "фольксвагенов" или английских "остинов", не желающие упускать своей порции автомобильного пирога Америки.
Газета поддерживала то республиканцев, то демократов, - в зависимости от того, на кого ставил мистер Рональд Барби. И каждый раз, восхваляя одну из сторон, редактор поносил другую за беспринципность.
При этом Рональд Барби требовал, чтобы все сотрудники разделяли его высокие принципы. Если кто-либо из них осмеливался неодобрительно высказаться о зигзагообразном курсе передовых газеты, основатель, владелец и редактор "Клариона" топал ногами и кричал: "Вы олух, дорогой мой! Почему вы не удивляетесь тому, что котировка акций на бирже все время меняется? А чем мы отличаемся от лезвий для безопасных бритв или синтетического волокна для рубашек? Если вам не нравятся биржевые колебания, идите в священники. Впрочем, и там, говорят, котировка заповедей не всегда устойчива".
- А, Дэви, ты, говорят, попал в аварию? - приветствовал его на бегу спортивный обозреватель. "Везет дураку", - услышал Дэвид его мысленный комментарий.
- Специально, чтобы порадовать тебя, - ответил Дэвид зло. - Ты уж прости, что я остался жив.
- Ты чего?
- Ничего, - ответил Дэвид и вошел в прихожую кабинета редактора.
- Дэви, миленький, - заверещала секретарша редактора мисс Новак. - Как я рада, что все так хорошо обошлось.
"Жаль, что у него есть какая-то идиотка. Я бы с удовольствием с ним..."
"Как бы не так!" - хотелось ему крикнуть этой наглой дуре, которая давно таращит на него глаза и вздыхает, как гиппопотам. Но вместо этого сказал:
- Джейни, радость моя, шеф один?
- Да, Дэви, он один и в чудном настроении.
Рональд Барби возвышался над целым акром зеленого сукна, словно дуб на полянке, властный и вечный. И даже морщины на его смуглом лице напоминали дубовую кору. Он сидел так, словно родился и вырос на этой зеленой лужайке и был твердо намерен никого на нее не пускать.
- А, Дэвид... Что у вас?
- Сегодня суббота, мистер Барби, а завтра ровно в восемь часов вечера ювелирный магазин Чарльза Майера подвергнется налету. Это будет одно из самых сенсационных ограблений года.
Рональд Барби поднял глаза и внимательно посмотрел на Дэвида:
- А откуда вы об этом знаете? Вас пригласили на пресс-конференцию грабители? Или вы раскладываете пасьянс?
Дэвид впервые за день почти не слышал того, второго голоса. Ему на мгновение показалось, что все случившееся с ним сон, химера, чушь. Но в следующую секунду он понял, что мысли редактора просто совпадают со словами, которые он произносил. "Богатый человек может позволить себе говорить то, что думает", - подумал Дэвид и ответил:
- К сожалению, я не могу сказать вам, как и откуда я получил информацию. Впрочем, если бы и сказал, вы все равно не поверили бы.
- Но вы уверены в ней?
- Почти уверен, то есть уверен. Я не хочу, чтобы это случилось.
- Боже мой! Единственное, чего мне не хватает в "Кларионе" - это сумасшедшего. У меня чудная идея! Хотите стать проповедником? У меня есть знакомства, я вам помогу. Вы выходите на паперть и поражаете воображение прихожан свежей, сенсационной проповедью на тему; "Не убий и не укради!".
- Да, но...
- Да, но. Но, да... Вы хотите предотвратить преступление? Отлично! Блестяще! Но при чем тут газета? Газета существует для того, чтобы сообщать о преступлениях, а не для того, чтобы предотвращать их. Если завтра утром "Кларион" сообщит о готовящемся ограблении, его просто не будет. Пусть прививками занимаются врачи, а мы заинтересованы в самой болезни.