Действительно, если отбросить эмоциональную шелуху, слово «старость» означает «состояние, близкое по времени к смерти». Другое дело, что у человека оно ассоциируется с одряхлением и слабостью (негативные качества), а у осетров – с величиной… но это не важно, ибо первичный смысл совпадает! В конце концов, большие рыбы не так гибки и подвижны, как маленькие, и для осетров качество «большой» тоже может нести негативный смысловой оттенок.
Есть и еще одно важное сходство между людьми и осетрами: и те, и другие имеют в равной степени туманное представление о причинах наступления старости.
Механизм старости исследован человеком довольно хорошо: она наступает из-за накопления ошибок при воспроизводстве клеток, однако почему природа устроена так, что эти ошибки накапливаются, люди не знают. В любом случае, ошибки могли бы накапливаться медленнее – как, например, при многократной перезаписи файлов в компьютерах.
И последнее (по счету, но не по важности) сходство между людьми и рыбами – это свобода в пределах своей планеты и своего водоема. Мне могут возразить, что человек побывал уже и за пределами Земли, – однако посмотрите, как недалеко он ушел! И уж наверняка предел человеческой активности на много веков вперед положен границей Солнечной системы.
А потому, приняв во внимание три фундаментальных сходства между человечеством и рыбой на рыбоводческой ферме, мы приходим к выводу, что люди являются всего лишь домашними животными каких-то высших Существ Вселенной (называйте их богами, если вы не можете без штампов). Когда какой-либо человек «созревает», то есть начинает удовлетворять соответствующим стандартам, Существа «забивают» его непостижимым для нас способом… а мы, по незнанию, считаем этот процесс естественным и неизбежным! Нам неведомо, как именно Существа «потребляют» человека, но разве ведомо осетрам, что их подают на стол в копченом виде? В качестве простейшей модели можно предположить, что Существами, или, вернее, Существом, является Земля, которая в буквальном смысле поглощает людей, впитывая в себя их трупы.
Какой же из этого всего следует вывод – может быть, нам следует восстать против злокозненных Существ? Какая чушь!… Достаточно представить себе восстание осетров против людей, чтобы понять, что это невозможно – да Существа просто не заметят нашего восстания! Остается лишь одно: жить дальше, будто ничего не произошло, но все же помня, что все, что мы с вами сейчас ни сделаем, – абсолютно не важно, ибо мы не более, чем чьи-то предназначенные на убой домашние животные.
Ребе Александр слушал рассказ, ерзая на месте, сдвинув шляпу на затылок и раскрыв рот, – такого всепоглощающего интереса Франц не видел ни у одного человека старше семи лет. Ближе к концу повествования Раввин схватил себя за бороду и, немилосердно терзая ее, стал подскакивать на своем стуле. Когда же Франц закончил, ребе Александр взорвался.
Он поднялся во весь свой огромный рост и закричал:
– Поздравляю! Браво! Бравис-с-симо! Гениально! – он перегнулся через стол и протянул Францу длинную, как лопата, руку. – Поздравляю!
Придерживаясь осторожной выжидательной позиции, Франц молча пожал горящую огнем костлявую ладонь.
– Поздравляю! Замечательная находка, великолепная тео… – Раввин вдруг всплеснул руками, рухнул в кресло и закрыл лицо ладонями. Сквозь сдавленные рыдания до Франца донеслось: – Никогда… никогда…
– В чем дело? – Франц не ожидал столь резкого перехода.
– Я никогда не смогу сочинить такую теорию. Никогда…
События принимали странный оборот. Неожиданно для самого себя Франц предложил:
– Возьмите себе, если она вам так нравится.
Всхлипывания стали тише.
– Берите-берите! – сдерживая смех, настаивал Франц. – Если мне понадобится, я еще одну сочиню.
Ребе Александр отнял руки от лица.
– Н-не м-могу… – неуверено промямлил он, но было видно, что, на самом деле, он может.
И он смог.
После недолгих уговоров Францу был выдан стандартный (?) бланк «Отказа от авторства», где он формально отказался от всех прав на Теорию Одомашенного Человечества в пользу своего духовного пастыря р. Александра.
После подписания документа манеры духовного пастыря стали как бы отсутствующими: Раввин рассеянно пожал Францу руку и разрешил идти. Оглянувшись на пороге, Франц увидел, как ребе Александр любовно укладывает его «Отказ от авторства» в толстую зеленую папку.
С непонятно откуда взявшимся предчувствием, что с чудаком-Раввином он расстается навсегда, Франц вышел из Синагоги на улицу.
Однако на этом его приключения не закончились.
На середине обратного пути около Франца притормозил полицейский на мотоцикле и предложил подвезти. Франц согласился… и на первом же повороте чуть не слетел на землю – водителем полицейский оказался отчаянным. Пролетев по воздуху метров пять, Франц каким-то чудом приземлился обратно в седло и до конца пути изо всех сил цеплялся за обтянутые кожанной курткой могучие плечи блюстителя порядка. У дверей Общежития блюститель круто осадил ревущую машину, подождал, пока Франц слезет и, не поворачивая головы, граммофонным голосом произнес: «До свидания».
А за секунду до того, как он умчался, потерявший способность удивляться Франц заметил мощные стальные болты, крепившие руки полицейского к рулю мотоцикла.
Общежитие встретило его угрюмой тишиной; ни в фойе, ни в столовой Тани он не нашел. Съев в одиночестве ланч, Франц поднялся к себе в комнату.
Делать и читать было нечего. Он включил телевизор – в наличии оказалось неимоверное множество каналов, по два-три из каждой страны мира. Посмотрев новости по CNN и убедившись, что ничего интересного с момента его смерти не произошло, Франц переключился на странный фильм о маньяке-убийце по кличке «Разрезатель Джон» – специалисте по уничтожению блондинок. Фильм оказался неожиданно коротким (около 30 минут) и на две трети состоял из сладострастного показа зверского изнасилования и кровавого убиения доброй воспитательницы детского сада. Под заключительные вопли разрезаемой на части воспитательницы Франц узнал, что «…о новых приключениях Джонни зрители узнают в понедельник в это же самое время», – фильм оказался очередным эпизодом сериала под названием «Черные дела одного парня».
С удивлением выключив телевизор, Франц лег на кровать. Хотя чему тут удивляться: если есть телесериалы со сквозным героем – сыщиком, то почему не может быть сериала со сквозным героем – убийцей?
Франц стал думать о задаче, которой занимался в последнее время перед смертью. «Может, вместо того, чтобы мучиться с общим случаем, посмотреть случай плавных потенциалов? – размышлял он. – Тогда, возможно, прояснится, как динамика устроена в принципе. Или я это уже пробовал… почему-то у меня тогда не получилось… Ага, вспомнил: рассеяние в этом случае экспоненциально слабое и забивается нелинейностью и дисперсией… которые, как нетрудно видеть, выбросить нельзя… И что делать – по-прежнему, непонятно… А если попробовать не плавные, а малые потенциалы… что тогда?…» – Франц рывком сел на кровати и дернулся за бумагой и карандашом, но, не найдя их на привычном месте, некоторое время недоуменно озирался вокруг.
– Ч-черт! – выругался он в полный голос и рухнул обратно на кровать.
Мысли его приняли другое направление.
«Интересно, что тут делают ученые, против которых следствие приостановлено? Университет же здесь, наверное, есть? Может, сходить, посмотреть, что там и как… глядишь, еще и работу найду на том свете (ха-ха-ха!)… Впрочем, вряд ли: у них здесь, небось, Ньютон с Эйлером на факультете математики работают – супротив них не потяну… А может, и потяну – они ж, когда помирали, глубокие старики были, маразматики, наверное, а я, так сказать, в самом соку… Или они здесь безвременно ушедших из жизни гениев насобирали? Таких, поди, немного наберется – ну, Галуа… а еще кто, так и не вспомню даже. Физики и математики, в отличие от поэтов, живут подолгу…»