Выбрать главу

– Уж вы хорошо знаете зачем!

– Потому что мне самому ваша пьеса не понравилась? Но я мало что понимаю в драматургии.

– Тогда с какой стати вы взялись судить о моей работе?

– Она нагнала на меня тоску. Она слишком мрачная. Вы говорите о жизни так, словно это болезнь. Почему? Вы молоды, здоровы. У вас есть мечты, вы по натуре человек жизнерадостный – иначе я не нанял бы вас официантом…

– Но так делать нельзя!

– Как?

– Отождествлять художника с его творением! Это две разные вещи. Более того, драматургия призвана облагораживать умы, а не набивать желудки. Ум можно облагородить, только ввергнув его в депрессию.

– Надо было предупредить меня об этом заранее. Откуда я мог знать? Я учился только на жизненных трудностях и маленьких повседневных чудесах.

Клод закатил глаза.

– Ради бога, только не порите снова эту чушь насчет того, как стоит женщине вам улыбнуться – и жизнь снова начинает играть всеми своими красками, полная радости и счастливых возможностей!

Уязвленный Лукас едва удержался от того, чтобы самому не спихнуть Клода в разверстую могилу. Но он все же сказал:

– У меня есть доводы получше. И я вам их непременно приведу, как только вернусь. Я не заставлю вас долго ждать.

И он поспешил прочь. Внезапно какой-то человек схватил его за руку.

– Помогите! – воскликнул он. – Я не могу ее оставить так.

Он показал на женщину, которая стояла на коленях возле могилы и размазывала по лицу грязь. На памятнике была фотография пятнадцатилетнего подростка.

– Она приходит сюда каждое утро. Поговорите с ней! Она считает меня бесчувственным. Но как я могу оставаться бесчувственным, ведь он был и моим сыном! Скажите же ей что-нибудь, сам я уже не нахожу слов.

Теперь Лукас торопился куда больше, ему нужно было найти Анастиса и Зефиру, помочь Арису и вернуться назад, чтобы убедить Клода продолжать жить дальше. Он попытался отстранить мужчину с дороги. Даже если бы он решил вмешаться, что можно сказать матери, потерявшей пятнадцатилетнего сына?

– Сны! – внезапно произнес он.

– Сны?

– В снах с ними можно снова встретиться. Позвоните Джуди Иамада, она вам все объяснит.

16

В голубые ворота въехал грузовик, груженный готовыми для погребения сосновыми гробами. Ворота были низкие, и несколько гробов сбросило верхней перекладиной на землю, при этом их содержимое выпало наружу. Водитель вылез из грузовика, чтобы подобрать останки, а несколько женщин, опередив его, подбежали и коснулись ладонями трупов, потом отошли назад и дотронулись до своих детей, которые пришли с ними на кладбище.

Лукас спросил водителя, не знает ли он, где похоронен рыбак Анастис.

– Ступайте прямо вверх по холму, – ответил водитель, – а потом спуститесь с другой стороны.

Лукас поднялся на холм и спустился вниз, как было сказано, и оказался на свалке: тут и там валялись вперемешку дырявые корзины и полусгнившие гробы, потертые покрышки, ржавые части автомобилей и прочий хлам, вместе с покрытыми мхом костями и черепами. Здесь не было ни венков, ни цветов, ни посетителей – только сновали крысы размером с крупную кошку. Отыскав наконец гроб, на котором было обозначено имя Анастиса, Лукас откинул крышку и заглянул внутрь. Оттуда пахнуло нафталином, а далеко внизу, в глубине, словно бы на дне колодца, сидел на корточках старый рыбак и раскладывал пасьянс.

– Какое скучное место для человека, который провел жизнь среди волн, – пробормотал Лукас.

Рыбак поднял голову.

– Чтоб твоей могилой стала кастрюля! – воскликнул он. – Если бы не ты, моя дочурка осталась бы на Леросе и похоронила бы меня по-человечески, чтобы и на мою могилку могли приходить люди и вспоминать меня. Чтоб твое имя сгинуло навеки! Моя ненаглядная девочка уехала с острова потому, что ни один из вас, сукиных сынов, не женился бы на бесприданнице – чтоб вашим дочерям достались в мужья сутенеры! А откуда мне было взять для нее приданое, паршивец ты этакий, когда за мою рыбу платили жалкие гроши, чтоб тебе вечно грызть собственное нутро!

И он вернулся к своему пасьянсу, бормоча под нос проклятия в адрес мужчин Лероса и сплевывая сквозь зубы, словно никак не мог избавиться от соленого привкуса во рту.

Лукас стыдливо потупился. Он не только обидел Зефиру, он еще и обрек ее отца вечно страдать на этой свалке. Неудивительно, что она не удостаивает его встречи.

– Я все поправлю, Анастис, – пообещал он. – Я перенесу вас в другую могилу.

Мертвый рыбак снова поднял на него глаза, и Лукас показал ему бумажник, туго набитый банкнотами и кредитками.

– Скажите мне только, где похоронена Зефира? – спросил он. – Я бы хотел навестить ее.