— Нет.
— Я тоже не был — но, благодаря моему хобби, я много о нем знаю. В определенные сезоны года — а система сезонов там сложная, как и должно быть в бинарной системе — большие морские пауки выходят на берег и строят среди скал гнезда из секреций своих тел…
Услышав достаточно для того, чтобы решить, что никакая пища с Виндховера никогда не окажется у него на столе, Клаверинг снова спросил время. Он извинился и сказал, что у него назначена встреча. Он ушел — не слишком быстро и не слишком медленно, оставив несколько поворотов между собой и толстяком. Наконец, дошел до небольшого парка. Он нашел свободное сидение — день был прекрасным и теплым, и большинство офисных работников поглощали свои ленчи на траве.
Он достал из кармана добычу — драгоценный бумажник.
Только это был не бумажник.
Это был портсигар.
Во всяком случае, подумал Клаверинг, он спокойно покурит перед тем, как предпринимать что-то дальше. Он вынул сигару, одобрительно подержал ее под носом, затем прикурил зажигалкой от того же портсигара.
Вкус оказался… странным.
Он не был неприятным; вкус определенно был хорошим. Странность, вероятно, объяснялась тем, что его нёбо было испорчено рубленой соломой и лошадиным навозом, которые считались табаком в Центральной тюрьме.
Лошадиный навоз?
Оскорбление лошади — лучшего друга человека.
Без лошадей — на кого ставить?
На собак?
К черту собак!
Ненавижу собак.
Вон там собака, прогуливает толстую бабу.
Идет сюда.
К черту их.
Собирается меня лягнуть.
Лягни первым.
Мадам, я отказываюсь от того, чтобы меня лягала ваша шелудивая дворняга. На всех цивилизованных планетах Галактики я отказывался от того, чтобы меня лягали шелудивые дворняги. Дело принципа, вот что это такое. Человек принципов, вот кто я такой.
Извините… Мне нехорошо… Рыба виновата или что-то такое…
Но это была не рыба, потому что рыба — это роскошь, которой Клаверинг не пробовал уже несколько месяцев. Виновата была сигара. Это была очень дорогая сигара — свернутая из смеси терранского табака и лиракского растения калеф. Дым от их совместного горения производит эффект, очень похожий на действие алкоголя, а на пустой желудок и после полугода воздержания от крепких напитков неизбежна интоксикация.
Магистрат, перед которым Клаверинг появился по обвинению в пьянстве и недостойном поведении, встретил его как старого врага. Он повторил свои замечания насчет злоупотребления гостеприимством миров Приграничья. Он даже дошел до того, что повторил приговор. Приговор мог бы быть и меньше, если бы не было обнаружено, что на портсигаре нет инициалов Клаверинга.
Он испытывал большую горечь, когда его везли в Центральную тюрьму.
С угрюмым видом Клаверинг предстал перед комендантом.
— Я так и думал, — говорил представитель властей, — что вы окажетесь рецидивистом, но не ожидал вашего возвращения так скоро.
— Я вообще не собирался возвращаться.
— Но вы здесь, — устало заметил комендант. — Но я решил быть снисходительным. Вы умный человек, а дробление камней — не самый интеллектуальный труд. Это может показаться странным, но в нашем заведении есть некоторые механизмы, и их надо поддерживать в рабочем состоянии…
— А лучшая работа обеспечит лучшую еду? — напрямик спросил Клаверинг.
— Еда будет такая же. На самом деле она должна бы быть хуже, потому что вы будете затрачивать меньше физической энергии.
— Сэр, — с напряжением проговорил Клаверинг, — могу я задать вам вопрос?
— Можете.
— Тогда скажите мне — какое преступление нужно совершить, чтобы человека депортировали из миров Приграничья?
— Во всяком случае, не убийство, — ответил Комендант, печально улыбнувшись. — За убийство мы вешаем. Мы здесь очень старомодны, как вы, может быть, заметили. По сути дела, для этого достаточно три осуждения подряд, за любое преступление или преступления. Таков закон.
— Спасибо, — проговорил Клаверинг.
Второй срок тянулся так же медленно, как и первый.
На этот раз ему удалось избежать серьезного физического воздействия, и единственный раз он посетил госпиталь, когда у него слегка воспалилась рука. Но охранники присутствовали, пока его перевязывали, и он не смог рассказать свою историю старому доктору.
Время тянулось страшно медленно — и все же, несмотря ни на что, Клаверинг обнаружил, что очень заинтересовался машинами. Когда наступил последний день и ему надо было уходить из тюрьмы, он боролся с нежеланием прощаться со своими отполированными и отлично работающими подопечными.
Та же наземная машина отвезла его в Фарэуэй-Сити, та же толстуха приняла его в общежитие Общества помощи заключенным. Как и раньше, его ждала работа, но на этот раз это была работа в одном из небольших гаражей города.
Клаверинг решил не торопить события на этот раз. В первый день свободы он не стал приближаться ни к отелю, ни к банку. На следующее утро он прибыл на работу в гараж и все утро чистил и полировал одну наземную машину и два вертолета. Босс выделил ему достаточно денег на ленч, и он перекусил в баре рядом с гаражом. Днем ему разрешили, под наблюдением, перебрать мотор.
Поужинал Клаверинг в общежитии. Еда была ненамного лучше тюремной. Когда она улеглась у него в желудке, он решил сходить по адресу, который получил во время первого срока в тюрьме.
Ночь была ясной, а ночного неба Клаверинг не видел уже год. В северном полушарии Фарэуэя была осень, и солнце было почти в соединении с чечевицей Галактики. Неспешно шагая по дороге с редкими домами, Клаверинг смотрел вверх. Пустота, которую он видел, шокировала его так же, как и в первый раз, когда он увидел ее с «Веселого Бродяги». Он понял теперь рассказы о том, что все, кто мог себе позволить покинуть Фарэуэй, летели к планетам Скопления.
Он дошел, наконец, до дома, где, как ему сказали, он найдет скупщика. Некоторое время у въезда на длинную подъездную дорожку он колебался, невольно нервничая. «Что же не так на этот раз?» — подумал он. Хуже всего было то, что если что-то пойдет не так, бежать было некуда. Он бежал всю свою жизнь и теперь пришел к самому краю тьмы, к границе полного отрицания.
Он пожал плечами.
«Эти сумасшедшие миры Приграничья, — сказал он себе, — что-то делают с вашим сознанием».
Он нажал кнопку на кованых железных воротах. Послышалось тихое жужжание, которое подсказывало, что его осматривают. Из скрытого громкоговорителя послышался металлический голос:
— Кто вы? Чего вы желаете?
— Я Джон Клаверинг. Я желаю поговорить с вашим хозяином, мистером Конрадисом.
— Какое у вас дело?
— Об этом я скажу мистеру Конрадису.
— Повторяю: какое у вас дело?
— Проклятый любопытный робот… У меня личное дело.
Послышался новый голос — человеческий голос:
— Что вам нужно?
— Вы — мистер Конрадис?
— Да.
— Тогда мое дело касается имперских регалий Шаары.
Раздался резкий вдох, ясно слышимый Клаверингу. Запор на воротах со щелчком открылся. Створки распахнулись бесшумно.
Клаверинг медленно двинулся по дорожке, хрустя башмаками по желтому гравию. Дом перед ним был больше похож на крепость, чем на жилище. При его приближении передняя дверь открылась. Клаверинг шагнул в холл — пустой, без мебели, залитый резким бело-голубым светом.
— Войдите в дверь справа от вас, — приказал голос.
Клаверинг так и сделал. Он оказался в комнате, такой же большой, как и предыдущая, но в этой было чрезмерно много мебели и украшений. За огромным полированным столом сидел коротышка; его лысый череп блестел в свете ламп.