И так бродил он, где вдоль глухих опушек леса, где по обочинам проселочных дорог, четыре дня, ночуя прямо в поле и утоляя голод наливной черешней и еще не выспевшими вяжущими грушами в неогороженных садах. Боясь, что его все еще разыскивают, он старался двигаться на запад. Не зная, какая участь может ожидать его, если он кому-нибудь довериться, и еще более снедаемый той мыслью, что без документов и с дырявой памятью он – полное ничто, морально и физически он вымотался так, словно пробирался целый месяц. В конце концов, думая, что уже прилично удалился от передовых позиций, у повстречавшегося мужичка, который управлял разбитой запылившейся «девяткой», он узнал, что действия враждующих сторон уже закончились и по украинским городам и весям ныне мир. Он до того обрадовался этому известию, что его не удивило даже, как за такой короткий срок могло установиться примирение, если он всего четыре дня назад встретил яростного ополченца с автоматом… Уже затем он обратил внимание, что время внешней жизни с ее вязью пролетало несколько быстрее, чем можно было бы рассчитывать, если бы он находился в том же временном потоке. Оно шло будто мимо, лишь иногда пересекаясь с ним в каких-то важных точках, чтобы напомнить о себе и заодно придать его лицу черты почти бесчувственной пергаментно коричневатой маски. Да, если он и умирал, то как-то по-особому, не как все люди. Но это страшное открытие он сделал позже.