– А що-небудь ще ти можеш? Ох, як жарко!..
Хотя пока все ограничивалось взглядами и вздохами, вопрос стоял ребром и был довольно щекотливым: или он уступит её похоти и тем самым опорочит себя перед добрым человеком, или из мести она может наболтать супругу то, чего и не было. Короче, он был очень благодарен Осипу за гостеприимство, и все же надо было поскорее уходить. И вот в один из дней, тепло простившись с приютившими его людьми, он уложил свои нехитрые пожитки в сумку и на перекладных отправился в приморский город. Он не рассчитывал не то, что сразу обретет там всё, чего необходимо человеку для благополучия, что вновь получит, что утеряно. В душе он чувствовал себя чужим и лишним. И в корне этой мысли он не заблуждался: с тех пор по жизни его гнал неумолимый рок.
В Одессе он остановился поначалу в частной маленькой гостинице в Аркадии, недалеко от побережья. Деньги у него в запасе еще были, но он не хотел сидеть без дела, тем более что мог и с выгодой и с пользой приложить имевшиеся знания. Вскоре он нашел работу в местном автосервисе и ради экономии сразу перебрался в съемную квартиру в этом же районе. Работа была на неполный день, так как приходилось только уж на заключительном этапе проверять свою противоугонную сигнализацию, которая из-за случавшихся угонов пришлась владельцам иномарок по карману, да и кстати. Большую часть времени он проводил на ломаной, застроенной разнообразными объектами досуга набережной возле пляжа. Хотя по сумме бытовых вопросов жизнь его налаживалась, и он уже немного ориентировался в тех событиях, которые произошли как бы в его отсутствие, между счастливых обнимавшихся фигур он ощущал опустошенность и потерянность. Среди добропорядочных людей он был как чужестранцем, засланным лазутчиком, внутренне презревшим свое ремесло. Горе человеку, не помнящего своего родства и вынужденного жить не под своей фамилией! Вдобавок ко всему он был еще убийцей. Пусть это было вынужденной мерой, самообороной, но память о событии на берегу той речки со временем не блекла, по-прежнему жгла сердце как клеймо. Еще его точила невосполнимая утрата в личной жизни. Когда он видел проходивших мимо девушек, в сознании всплывали, будто отголоски прежней памяти, воспоминания о чувственном стремлении к своей утерянной любимой, сладких поцелуях, жарком страстном теле и любви. Но более всего ему хотелось не естественных утех, а тихой женской ласки и сердечности. Вместе с тем он инстинктивно еще пробовал понять, что с ним произошло, куда могло исчезнуть целое подразделение, и было ли все то, чего он испытал до происшествия в лесу, на самом деле? Ото всего пережитого возникало впечатление, что он, как следует не умерев, как будто начал проживать второй виток в своем физическом существовании. И эта жизнь воспринималась им иначе, она была как бы скольжением по огибающей поверхности. Он видел все ее изъяны и достоинства, но принимал такой, как она есть, по существу она его ничуть не трогала. Кроме этого он стал отмечать «пропажу» времени. Когда он что-нибудь планировал усовершенствовать в своем изобретении, и утром приходил с той мыслью на работу, то иногда оказывалось, что это уже было сделано неделей раньше. Или ему говорили про какую-то субботу, в которую он укатил на черном джипе, чтобы проверить действенность своей системы, а после он вернулся и до ночи чего-то переделывал. Когда его об этом спрашивали, он вспоминал, что так и было; но при ответах путался, что вызывало у парней недоумение. Едва ли он был привидением: его воспринимали как вполне реального субъекта, а некоторые даже целовали и говорили, как он был хорош в
ту пятницу, так что если он теперь свободен… И приходилось напрягаться, чтобы хоть чего-то вспомнить. Аналогично обстояло с его «первой», прежней жизнью. Одни ее фрагменты, которые касались преимущественно точных навыков, он помнил хорошо, другие же, включая имена и даты, были недоступны: ему казалось, что он помнит их, но стоило сосредоточиться на чем-нибудь одном, как в голове происходила каша. В первые полгода новой жизни несоответствие событий и временные сбои часто доставляли неприятности и угнетали. При всем при том он был душевно одинок и понимал, что будет жить с такой загадкой до конца, до самого конца… какого только? И кем он был теперь в своем биологическом существовании? Не призрак и не человек, как существо из плоти, превратившийся в инкуба! В загробный мир он никогда не верил. Но как же объяснить тогда, чего с ним происходит? Может быть, он умер еще в том селе, когда увидел ту растерзанную девочку с открытыми глазами, и после этого попал в Чистилище? И жил теперь как воплощение мистического зла, осевшего в душе, приставшего к нему как вирус. Да, внутренне он не хотел участвовать в боях, и вместо этого жизнь предложила ему словно бы альтернативный вариант, тот вариант, который он, возможно, заслужил, который виделся кошмаром и иллюзией! И вообще, что движет человеком в жизни? Ведь каждый знает, что когда-нибудь умрет. Любовь, какое-то занятие и осознание себя в кругу своей семьи дают нам ежедневно луч надежды. В коротких промежутках между сном и явью мы малодушно гоним мысль о смерти, но именно она и заставляет жить. Однако нет ни счастья, ни надежды, когда ты движешься в потоке времени по замкнутому кругу, во всем подвластен только своей тени, не принадлежишь себе! Он никогда не размышлял о жизни отвлеченно и все-таки таков был жуткий вывод, с которым приходилось жить. В один момент, поддавшись искушению, он даже начал помышлять о способе самоубийства, которое могло бы все упростить. Затем, раздумывая, начал вспоминать о том, как, не находя вчерашний день, бродил по лесу после происшествия, как шел потом вдоль речки… Все то, чего случилось дальше, он отлично помнил! И с содроганием припоминая это, он отказался от своей затеи, не зная, чем она закончится: что, если он потом опять придет сознание и будет еще хуже? Да, его мышление как будто не было задето, а психика имела свойство приспосабливаться ко всему.