— Сходи в психушку — не такого насмотришься, — посоветовала Марина.
— А врачи? Они что, ничего не могут сделать?
— Шизофрения не лечится. К тому же в нашей российской психбольнице и здоровый человек шизом станет, а их лекарства годятся только на то, чтобы превращать политических заключенных в законченных идиотов. Я придумала кое-что получше. Если не считать его навязчивой идеи насчет Каменской, во всем остальном Игорь ведет себя совершенно нормально, и, чтобы избежать нездоровых слухов, я убедила его, что мы временно работаем под прикрытием, так что для всех он не майор Каменская, а мой брат Игорь Филимонов, а я — не математик Чистяков, а Марина Буданова, владелица галереи “Экстази”.
— Извини, возможно, мой вопрос покажется тебе нескромным, но я просто не могу удержаться. Если хочешь, можешь на него не отвечать. Как вы решаете проблему секса?
— Какого секса? — опешила Марина.
— Ну, если твой брат уверен, что вы муж и жена, то, вероятно, время от времени он должен проявлять к тебе сексуальный интерес, — пояснил Мапота.
— Ах это! — расхохоталась Марина. — Слава богу, хоть с сексом у нас проблем не возникает. За это я благодарна Марининой по гроб жизни. У Чистякова с Каменской типично советская семья в стиле лубочно-совкового соцреализма: муж готовит еду для любимой жены, а потом занимается любимой работой, а Каменская ест то, что готовит муж, а потом тоже занимается любимой работой, иногда для разнообразия терзаясь мыслью, что она совершенно не способна испытывать нормальные человеческие эмоции. В такой ситуации как-то не до секса. Занятая поиском преступников, Каменская об этом вообще не вспоминает, так что, по идее, инициатива должна была бы исходить от Чистякова, а поскольку он — это я, а я инициативы, естественно, не проявляю, о сексе речь вообще не заходит.
— Хоть в этом тебе повезло, — заметил мулат. — А кем, интересно, твой брат считает твоего мужа?
— Человеком, который по легенде играет роль моего мужа, — пожала плечами Марина. — Честно говоря, ему нет до Егора никакого дела. Люди, не совершающие преступления и не работающие в правоохранительных органах, его вообще не интересуют.
— Но если с Егором что-то случится, например, несчастный случай, твой брат, воображая себя Каменской, немедленно начнет расследовать обстоятельства его смерти?
— Уж в этом ты можешь не сомневаться. Иногда мне кажется, что это основная причина, по которой мой муж еще жив, — мрачно кивнула Буданова. — Нашу милицию нетрудно обвести вокруг пальца. С Игорем этот номер не пройдет. Может, он и шиз, но далеко не дурак.
— То, чем тебя шантажирует муж, очень серьезно? Неужели ничего нельзя сделать?
— О господи! — вздохнула Марина. — Как бы мне хотелось, чтобы все это оказалось просто кошмарным сном…
— Доченька, ну нельзя же так убиваться из-за психа, — ласково сказала Людмила Алексеевна. — У тебя глаза красные, как у кролика, и лицо опухшее.
— Ты не понимаешь, — грустно покачала головой Оля Кузина. — Такое случается только раз в жизни!
— Ты имеешь в виду — влюбиться в Анастасию Каменскую? — не удержалась Людмила Алексеевна.
— Я имею в виду — встретить мужчину своей мечты, — обиженно сказала Оля.
— Вряд ли ты всю жизнь мечтала о психе.
— Ты не видела, как он красив. Это было… это было как удар молнии. Я увидела его и сразу поняла, что мы предназначены друг для друга. Как будто на меня снизошло озарение. Это не может быть самообманом.
— Алкоголики в состоянии белой горячки тоже гоняются за чертиками, — заметила Людмила Алексеевна. — И они тоже уверены, что это не самообман.
— Я не алкоголик, — возразила Оля. — Я здравомыслящая деловая женщина.
— Это генотип, — сказала мама. — Тут все дело в генотипе.
— При чем тут генотип? — удивилась Оля.
— Любовь с первого взгляда — это инстинктивный подбор партнера с наиболее подходящим для спаривания генотипом, поскольку в таком случае сводится к минимуму риск генетических заболеваний и дети получаются здоровыми и красивыми, — пояснила Людмила Алексеевна. — То, что ты теряешь способность соображать при виде этого парня, вовсе не означает, что он предназначен тебе судьбой и тебе будет с ним хорошо. У тебя просто взыграло либидо. Это скоро пройдет.
— Только не надо теорий, — взмолилась Оля. — И так голова раскалывается, а в половине первого у меня назначено судебное заседание. Может, работа меня отвлечет.
— Не отвлечет, — решительно сказала мама. — Тебя отвлечет общество другого мужчины. Почему бы тебе не сходить куда-нибудь с тем бизнесменом, который проходил по делу о фальшивых авизо? Он симпатичный, и, похоже, у него в отношении тебя вполне серьезные намерения.
— Именно это меня и пугает, — покачала головой Оля. — В жизни не встречала более занудного типа.
— Может, ему и не хватает оригинальности, но по крайней мере он не воображает себя майором милиции.
— Мама! Прошу тебя! — взмолилась Оля.
— Ладно. Не хочешь бизнесмена — дело твое. Между прочим, вчера, пока ты предавалась горю и отказывалась брать трубку, тебе несколько раз звонил Савелий Лошак, этот лохматый художник, которого бывшая жена обвиняла в изнасиловании. Он приглашал тебя сегодня на открытие выставки современного искусства в галерее “Экстази”. Там будет демонстрироваться несколько его картин.
— В таком случае лучше держаться подальше от этой галереи. Ты представляешь. Лошак пытался всучить мне в качестве гонорара свой шедевр под названием “Маленькая певучая мошка, пролетающая над спорадическими проблесками рассвета”.
— “Маленькая певучая мошка”? — зачарованно повторила Людмила Алексеевна. — Ему что, нравятся насекомые?
— Не имею ни малейшего представления о его отношении к насекомым, — пожала плечами Оля. — Я только знаю, что на картине была изображена огромная женская задница, вылезающая как джинн из горлышка пивной бутылки, обернутой российским флагом.
— А при чем тут маленькая певучая мошка и спорадические проблески рассвета?
— На заднице сидел комар, а пиво называлось “Рассвет”, — объяснила Оля. — Теперь скажи мне, что он не псих.
— Псих не псих — какая разница! Главное, что он не опасен. Эти молодые художники чего только не учудят, лишь бы на них обратили внимание. Рисуют всякую чертовщину и называют это субъективным творческим видением мира. Ты непременно должна пойти с Лошаком в галерею. После эстетического шока, полученного от выставленных там “спорадических мошек”, ты и думать забудешь о своей Анастасии Каменской.
— Может быть, ты и права, — задумчиво произнесла Оля.
— Вы действительно уверены, что мать Вермеева вошла в его квартиру ровно в половине третьего, а вышла из нее в три? — спросил Юра Демарин.
Иван Аграрный, директор коммерческого банка и сосед Вермеева по лестничной площадке, уверенно кивнул головой.
— Я как раз собирался вывести погулять свою собаку и уже стоял у самой двери, когда раздался крик.
— Крик? — переспросил Гоша Крестовоздвиженский.
— Скорее вопль, — задумчиво уточнил банкир. — Я посмотрел в глазок. Там стояла Аглая Тихомировна, мать Сергея.
— А вопль? — взволнованно спросил Гоша. — Кто вопил и как именно?
— Аглая Тихомировна и вопила, — пожал плечами Иван. — “Это я! Твоя мама! Открой!” — передразнил он.
— Но почему вы утверждаете, что она вопила? Скорее всего Вермеев спросил: “Кто там?”, вот она и ответила.
— Если я говорю “вопила”, значит, она именно вопила, — раздраженно сказал Аграрный. — При звуках ее голоса мой доберман поджал хвост и спрятался за мою спину. А он, между прочим, с отличными показателями окончил курс охранно-защитной службы.
Словно в подтверждение его слов доберман Боря грозно наморщил нос и, задрав верхнюю губу, с тихим рычанием продемонстрировал мощные клыки.
Гоша попятился.
— Хорошая собачка. Умная собачка, — льстиво сказал он.
Доберман облизнулся и лег.
— А что было потом? — спросил Юра.
— Аглая Тихомировна подождала примерно с минуту, потом ее терпение кончилось, и она забарабанила в дверь кулаками. Сергей открыл дверь, она вошла, вот и все.
— Откуда вы знаете, что все происходило именно так? Вы выходили на лестничную площадку?
— Еще чего! Я смотрел в глазок, ожидая, пока мать Вермеева войдет в квартиру.