Однажды, когда ему было уже около тридцати, он был симпатичным молодым человеком, но жил один и как слепой котёнок блуждал среди бесконечной недосказанности, приснилось ему друг, что он листает старинные книги с какими-то иероглифами. Как обычно во сне, он пытался но не мог ничего разобрать даже среди знакомых вроде бы букв и символов, но вот перевернул он страницу, и увидел слова, но не прочёл их, а услышал чётко-чётко, словно произнёс их невидимый диктор внутри его головы:
«сан-сааа-саад-хаши».
Анатолий тут же проснулся, но лишь от того, что захотел в туалет. Слова продолжали отзываться эхом, точно сон ещё не закончился. Он встал, подошёл к двери из комнаты в коридор и прошептал заклинание – и пол под его ногами точно уплыл в неведомую тьму. Не чувствуя себя, он добрался до туалета, произнёс то же самое перед дверью туда, и она распахнулась тоже. Сделав все свои дела, сознанием при том пребывая где-то совсем в другом месте и времени, он повернулся – дверь оставалась открытой, ведь изумлённый этим чудом он не рискнул закрыть её рукой. Полагая, что заклинание подействует и в обратную сторону, оп прошептал его снова, но тут что-то резко брякнуло, словно упал на бетонный пол кусок рельса, и Анатолий проснулся – теперь по– настоящему, и с разочарованием обнаружил себя в постели, носом у самой стены и с поджатыми к животу коленями. Так опротивевшая ему реалистичность положения вошла кинжалом в сознание, добавило реализма ещё и то, что ему по-прежнему хотелось в туалет. Он решительно встал; звучавшие во сне слова продолжали вертеться в голове. Подойдя к двери, он произнёс их – разумеется, ничего не произошло. В негодовании он пихнул дверь, добрёл до туалета, опорожнил мочевой пузырь и, не заметив существенного облегчения, с чувством крайней несправедливости вернулся в пастель. Тут же его неугомонный мозг родил вопрос: почему во сне возможно всё, а наяву – почти ничего из того, что снилось? Кроме как «подразнить» ответа не нашлось. Перед тем, правда, как лечь, он записал эти слова на полях валявшегося на столе научного журнала с целью изучить их позже.
Утром он, как положено, съел на завтрак кашу, выпил чай с бутербродами, и лишь потом уселся за заваленный всякой научной литературой стол. Накарябанные ночью слова как выжженные красовались на полях журнала, как раз рядом с сообщением о том, что разгадана одна из тайн пирамиды Хеопса. Он посмотрел на них с недоверчивым смущением: каким же надо быть идиотом, чтобы поверить в эту чушь! Он припомнил, как шептал их ночью у двери, и его пробрал самоуничижительный смех.
Днём Анатолий посетил пару лекций в публичной библиотеке, прочёл там же пару научных статей, не вносивших ровным счётом никакого прояснения в то, чему были они посвящены, а вечер провёл изучая переулки старого города, прислушиваясь к их мрачным стенам и жалея, что не может слышать их – иначе многое стало бы понятно. Ему всегда казалось, что истину нужно искать именно в древности: современность не в состоянии её родить, потому как сама по себе мёртворождённая.
Вечер был ветреным и дождливым. С юга надвигалась грозовая туча, раскалывая небо неровными яркими линиями. Глухими раскатами доносился гром, и выли от содрогания воздуха сирены припаркованных машин. Недалеко за городом пару раз вспыхнуло странное зарево, сопровождаемое запаздывающим треском. Источник его явно располагался на земле. Анатолий безразлично добрёл до своего дома, зашёл в подъезд, открыв дверь при помощи ключа-таблетки, вызвал лифт. Новый удар грома всколыхнул воздух, и весь дом загудел и завибрировал. Жил он на последнем, двадцать втором этаже. Мелькнула мысль, не лучше ли пойти пешком, но Анатолий счёл, что это слишком долго и, главное, необоснованно: лифты сейчас надёжные и вряд ли что может произойти от небольшой вибрации, да и кабина уже подъехала. Он зашёл внутрь и нажал кнопку с номером 22, одну из наиболее хорошо сохранившихся, поскольку там было всего две квартиры – остальную часть этажа занимали технические помещения. Лифт привычным рывком набрал скорость и пополз вверх, изредка скрежеща, ударяясь о направляющие планки. Анатолий спокойно смотрел на перебегающий от цифры к цифре огонёк на панели с кнопками. Очередной раскат донёсся совсем глухо, однако лифт вдруг вздрогнул и замер. Погас свет. До нужного этажа он не доехал совсем чуть-чуть. Повисла тишина; аварийное освещение не зажигалось. Пару минут Анатолий, оцепенев не столько от страха, сколько от неожиданности, стоял посреди кабины как свечка, потом достал телефон и, осветив им панель управления, нажал на кнопку «вызов», но ничего не последовало. В необъяснимой надежде на чудо он методично понажимал все кнопки, как иногда несколько раз щёлкаешь выключателем, зная, что света всё равно нет. И связи на телефоне, как ни странно, не оказалось. Наверно, грозой повредило антенну. Шум дождя и ветра доносился еле слышным шорохом. Однако последний, должно быть, был довольно сильным, потому что кабину слегка покачивало, то есть дом – точечная высотка на один подъезд – отклонялся от вертикали, и всего нескольких миллиметров смещения было достаточно, чтобы лифт на тросах перемещался от одной стены шахты к другой и гулко ударялся о стальные направляющие.