Анатолий смеялся так, что в итоге закатился сухим раздирающим кашлем. Так весело ему не было давно. Не было ни малейших угрызений совести – ни за воровство, ни за проникновение на охраняемые объекты и частную собственность, ни за нарушенное спокойствие прохожих – он решил, что его извечные изыскания должны быть как-либо вознаграждены, и что эта награда наконец нашла его.
Прошло несколько месяцев, и всеохватывающая свобода начала Анатолию надоедать. Посетившее его ненадолго счастье начало превращаться в обузу, с которой он не знал, что ещё делать. Всё надоело ему; он уже облазал всё, что только можно, но везде находил одно и то же: обшарпанные стены, сырость и крыс. Скрытый от посторонних глаз мир был скрыт не просто так; он оказался весьма тусклым и однообразным, и ковыряние в пыли времени не приносило удовольствия. Ничего существенно нового он для себя не открыл; да, он побывал там, где многим быть и не снилось, но они ведь и не догадывались о существовании таких мест и вряд ли позавидовали бы ему. Он спас пару кошек, удирающих от собак и встретивших на своём пути препятствие в виде двери или решётки, но на этом его подвиги закончились. Иногда он вспоминал тот случай с закрывшемся в квартире ребёнком, но мысль поработать пожарным или полицейским ни разу не постучалась в его забитую хламом голову: всё время его теперь уходило на применение своего дара с целью мнимых поисков, скрывающих лишь своё собственное развлечение. Он провёл несколько ночей в библиотеках, перелистывая потрескавшиеся от времени фолианты, но содержимое их теряло для него смысл; он пытался найти всё и сразу, открывая всё подряд, но ничего там не находил и разочаровывался всё больше. Дошло до того, что он со скуки начал откровенно хулиганить: открывал двери метро во время движения поезда и концертных залов ещё до начала представления (так он, кстати, посмотрел несколько концертов бесплатно, тихонько проникнув в зал до начала действия), двери уличных туалетных кабин, когда там кто-то был, по ночам – торговых центров и магазинов, а однажды, когда по улице перевозили лошадей в трейлере, он открыл загородку, и перепуганных животных потом долго ловили по городским подворотням. Другой раз он открыл в зоопарке несколько клеток с животными и веселился, смотря, как разбегаются в ужасе посетители.
Время шло, и его дар превращался в проклятье. Обладая им, он уже не мог его не использовать, а использование его ничего за собой не несло, кроме мимолётного удовольствия от распахивающейся пред тобой двери, которое вскоре тоже перестало радовать. Он потерял тягу к открытиям, пресытившись ими; он более не мог терпеть их пресный, надоевший вкус; запертые двери, таинственные особняки, запретные зоны и странные чуланы более не интересовали его, и открывал он их ради только того, чтобы открыть и оставить открытыми. Попробовав искать истину в древности, в музее он сдвинул крышки нескольких египетских саркофагов и открыл на всеобщее обозрение гроб с мумией, причём во время работы музея, однако посетители не обрадовались и со страхом разбежались, а некоторые сочли, что на них свалилось древнеегипетское проклятье. Суеверность последних несколько позабавила Анатолия, и он нашёл новое применение своему дару.
Одновременно со своими похождениями он не переставал искать ещё и то, откуда и что вообще такое – его дар. Несмотря на всю его необычность, он перестал считать его чудом, и использовал весьма банально. Сколько книг и научных статей он не прочёл, нигде ни о чём подобном не говорилось, а если и упоминалось, то весьма туманно. Тогда он решил экспериментальным путём выяснить природу своего дара. Будь он дьявольской силой, то не стал бы работать против неё самой. Анатолий начал путешествовать по миру, прикасаясь к старинным зловещим гробницам и вскрывая их, и в одном из древних городов Майя он открыл ворота, по преданию местных суеверий ведущие в ад, но никакого ада там не обнаружил. Он проверил так же и то, не пророчество ли это древних египтян – и отправился в Египет, усомнившись, что гробницы в музее, легко открытые им, были подлинными. Но тайные комнаты великих пирамид раскрывались пред ним, и он, опасаясь, правда, заходить внутрь, разворачивался и с тоской уходил, а затем читал в газетах, что одна из камер Египетских пирамид открылась чудесным образом. Он осквернил так много исторических и почитаемых памятников, а так же несколько склепов особенно гадких людей в истории из простого любопытства – откроются ли. И все они открывались, представляя взору не более, чем зачерствевшие останки.