— Уважаемый! — кто-то окликнул его, догоняя. — Выручите, дайте двадцать копеек. Только что вышел из больницы и не могу добраться до дома — нет на автобус…
Это был заросший щетиной мужчина, с перебинтованной на повязке рукой, но бинт казался по крайней мере недельной давности. В сторонке стояли еще несколько таких же помятых мужиков и жадными глазами наблюдали, добьется ли чего попрошайка. Перегаром от них разило за версту.
Вильям приостановился, посмотрел на грязный бинт и хотел было идти дальше, но попрошайка вдруг воскликнул: — Портной! Плюнь мне в глаза, если не портной!
Теперь и Вильям его узнал. Это был автомеханик Подливка, с которым он лежал в одной палате в Страуте.
— Ты, портной, еще держишься? — обрадовавшись, расспрашивал Подливка. — Ну, значит, ты богат, значит, можешь подкинуть тем, кому уже не за что зацепиться…
— А ты давно за старое взялся? — Вильям сгреб в кармане мелочь, добавил еще рубль и высыпал все Подливке в горсть.
— Да с месяц назад… После Женского дня снова отправлюсь на лечение… Спасибо, ты просто спас! — Получив деньги, Подливка очень заторопился и со своими дружками быстро исчез в толпе.
Пошел редкий снег.
Весь мужской род единодушно осаждал магазины, в которых продавались духи, дамское белье — кружевное и простое — или лучше того — уже упакованные подарки, потому что они выглядели особенно эффектно — на целлофане от света ламп поблескивали маленькие солнечные зайчики, ленты на свертках переливались различными цветами от бледно-розового до кроваво-красного.
Беаты дома не было. Ролис смотрел по телевизору концертную программу и громко смеялся. Вильям снял пальто и отнес на кухню покупки. В раковине, еще завернутые в бумагу, мокли цветы, которые принес сын — Вильям утром дал ему деньги для этого.
— Добрый вечер! — улыбаясь, сын перешагнул порог кухни. — Я гвоздики принес.
— Какого цвета?
— Пестрые. Мне нравятся.
— Ну, тогда они наверняка красивые.
— Пап, может мы приготовим для мамы ужин? Я начищу картошки…
То ли это у него от привязанности к Беате, то ли он хочет что-нибудь заработать проявлением такой доброты.
— Ну, если почистишь картошку, то давай… А завтра, думаю, придется готовить и завтрак и обед…
— Тогда ты встань пораньше и сходи в магазин.
Беата пришла довольно поздно, ужин был уже готов, и они сели за стол.
— Что же ты так поздно в предпраздничный день? — спросил Вильям.
— Пока все кладовки опечатали… Мужчины немного угостили нас…
— Я бегу, — Ролис торопливо проглотил последний кусочек котлеты, — по телевизору футбол… с югославами…
Простучав каблуками, мальчишка исчез.
— Где твои подарки?
— Сейчас покажу, — Беата встала и принесла из коридора аккуратно перевязанный пакет.
В нем была дамская сумочка. Коричневая лакированная сумочка с золотистой окантовкой, на длинном ремне.
Вильям засмеялся. Он смеялся долго, с наслаждением. Беата недоумевала. Тогда Вильям сходил в комнату, принес точно такую же сумочку и торжественно подал ее Беате.
— Это от меня и Ролиса!
Беата улыбнулась, но в улыбке не чувствовалось радости.
— Я купил ее в «Модных товарах»… Я решил, если все их покупают, то, наверно, такие теперь модны…
— Модны, — вздохнула Беата и стала убирать посуду.
Глава 11
Была ночь.
— Убери руку, — сказала Беата.
Вильям не пошевелился.
— Пожалуйста, убери руку! — попросила Беата.
Вильям попытался ее поцеловать, но она отвернулась.
В окно бил сноп света от уличного фонаря, за стеклом медленно кружились снежинки.
Вильям склонился над Беатой, губы его скользнули по ее плечу и груди, открытой в большом вырезе ночной сорочки.
— Нет! — закричала вдруг Беата и, выпрыгнув из кровати, упала в кресло. — Нет! Никогда больше этого не будет! Нет! — кричала она сквозь слезы. Она забыла о сыне, который спал в соседней комнате, она забыла обо всем на свете. Потом она заговорила тихо, как бы умоляя, чтоб ее поняли: — Не потаскуха же я! Не могу спать сначала с одним, а через несколько часов с другим… Не принуждай меня к этому…