— Но если…
— Хватит, поговорим лучше о бабах!
— Тут у тебя больше опыта, начинай…
— Ирена переберется к тебе?
— Нет, — Вильям насторожился.
— Тогда гляди в оба!
Альберт ничего не пояснил и заговорил о другом.
— Я забыл тебе сказать про земельный участок. Участка нет. Но продают фундамент с участком.
— Надо подумать…
— Думай на здоровье, только мне срочно надо дать ответ.
— Почему сами не хотят строиться?
— Вариант развода. Мужу остается машина и гараж, жене — квартира и участок, бабушке — дети. И все довольны.
Вошла Ирена с подносом. На нем стояли маленькие мисочки с разными салатами.
— На подносе очень удобно нести, — улыбалась она. — Нам тоже такой надо купить!
Цауна злорадно ухмыльнулся, но ни Ирена, ни Вильям этого не заметили. Ирена — потому что расставляла посуду на журнальном столике, уже накрытом хозяйкиным льняным полотенцем с большими неразборчивыми монограммами на концах. Вильям — потому что был очарован как бы расцветшей в этот вечер красотой Ирены. Он почти ощущал ее нежные ласки, мягкие волосы на своем плече, чувствовал губы и упругую грудь.
— Хороший диван, — сказал вдруг Цауна. — Твердоват.
Они с Вильямом подумали об одном и том же.
Шампанское в бокалах зашипело и опало.
— Прозит!
— Прозит!
— Прозит!
— А вы, сынок, совсем не пьете?
— Совсем.
— Вот уж повезло Иреночке — хорошо жить будет.
— Ах, какой вкусный салатик! — радовалась Ирена и казалась от этого еще красивее.
— Я тебя, дочка, научу готовить…
— Я буду прилежной ученицей.
— Мы с тобой уживемся!
Цауна еще раз многозначительно посмотрел на Вильяма. Тот был настолько ошеломлен, что не находил слов. Он ведь пригласил Ирену только так — скорее шутки ради, но она, видимо, чего-то недопоняла или не хотела понять. Но сегодня он ничего не скажет, чтобы не испортить вечер. Ни себе, ни ей.
Глава 16
В воскресенье Вильям с Цауной отправились посмотреть фундамент, который продавался вместе с участком. Это было километрах в тридцати от Риги и в получасе ходьбы от моря. Ночью подморозило, ухабы на дороге казались окаменевшими. С неба, сплошь затянутого тучами, сыпал редкий снег. Березы в аллее, вытянувшейся от железной дороги почти до самой дачной колонии, стояли без листьев. Голые молодые деревья — результат первого субботника — напоминали воткнутые в землю, растрепанные дворницкие метлы.
Колония застраивалась на осушенном болоте, изрезанном многочисленными отводными канавами, и теперь на ухоженной земле хорошо росли и кусты, и деревья, и живая изгородь.
— Зимой вообще все выглядит уныло, — сказал Цауна, уставясь на засохшие стебли помидоров: подвязанные к колышкам, они еще торчали кое-где на грядках.
Вильяма больше интересовали дома. Тут были двухэтажные с боковыми навесами для машин, были одноэтажные просторные, с такими огромными крытыми и открытыми верандами, что занимали весь участок, а покрытые тенниситом дорожки тянулись вдоль самого забора. Были консервативно-кубические, оштукатуренные и легкомысленно застекленные строения, и совсем маленькие — как будки для садового инвентаря на семейных огородах. По цвету они тоже были разными: от спокойного темно-зеленого, серого до яично-желтых, пестрые и яркие как картинки, но никакая краска не могла скрыть материальных возможностей застройщика: они были как на ладони.
Вильям и Цауна долго кружили по переулкам: названии улиц в колонии не существовало, здесь руководствовались только номерами земельных участков. Это отнюдь не означало, что номера соседствуют: вереница их вдруг обрывалась и возобновлялась совсем в другом месте.
Фундамент они отыскали на пригорке, рядом с ним стоял вполне приличный домик-времянка из кирпича, из трубы валили густые белые клубы дыма. До самой улицы простирался сад с яблоньками и грушами.
На скамейке у плиты с раскрытой дверцей сидела худощавая, чересчур ярко накрашенная женщина в пальто и кожаных перчатках, и, глядя на огонь, жгла бумагу. На раскаленной поверхности плиты шумел чайник. Женщина была лет сорока. Корзина рядом была еще наполовину набита бумажными свертками, письмами и потрепанными детскими книжками.