— Видите, как трудно это объяснить, — продолжал Вайатт. — Мы многое считаем само собой разумеющимся и не требующим доказательств, никогда не задаемся вопросом, почему те или иные вещи должны быть такими, какие они есть. А разве не интересно было бы установить, почему, собственно, они остаются такими? Или: будет ли это иметь значение в другое время?
Вайатт задержался у окна ровно столько, сколько было необходимо, чтобы дать слушателям поразмыслить над вопросами. Затем повернулся и продолжал:
— Я упомянул о королеве потому, что она является вершиной пирамидального сооружения. Демократическая монархия так же невозможна, как невозможно, чтобы пирамида стояла на собственной вершине.
— Но почему же тогда она все же существует, сэр? — спросил рядовой Кемп.
— Почему? Да лишь потому, что, как выразился один человек, никто как следует не знает, что с ней делать. Я полагаю, этот человек имел в виду этажерку, завещанную нам древней пратетушкой. Вы спиливаете с нее шишечки, соскабливаете лак, перекрашиваете в другой цвет, пытаетесь переделать в клетку для птиц, но выдумки не помогают. Она остается прежней пратетушкиной этажеркой… Да, мы начали говорить о классовом различии, а перешли к монархии. Означает ли это, что между всем этим существует какая-то связь, капрал?
— Нет, сэр, — ответил Данвуд, довольный тем, что спросили именно его, — во всяком случае, при лейбористском правительстве.
— Возможно, вы и правы. Давайте разберемся в этом. Кто является источником всех так называемых их сиятельств?
— Королева.
— А что думает настоящий социалист об этой системе их сиятельств?
Данвуд задумался, а Вайатт тем временем продолжал:
— Вы утверждаете, что лейбористское правительство против классового различия. Давайте забудем на минутку, что премьер-министр, оставаясь верным своему среднему классу, благоговеет перед королевской семьей вообще и перед Ее Величеством, в частности. Упраздняет ли он, как социалист, список титулованных или пытается с его помощью как-то умиротворить левое крыло? Останавливается ли он перед возведением в звание новых пэров и лордов? Короче ли список титулованных при нем, чем при премьер-министре консерваторов? Носит ли он коронационную медаль по всякому поводу или держит ее запертой в шкатулке? Мы подходим теперь к самой сути: положа руку на сердце, считаете ли вы, капрал, что вновь возведенный в титул лейбористский лорд относит себя к рабочим?
— Но о классах теперь никто уже не говорит, — возразил Данвуд.
— Капрал, — с ударением произнес Вайатт, угрюмо уставившись на растерявшегося Данвуда, — было время, когда никто не осмеливался произносить известное вам слово, означающее определенный естественный акт, однако это не останавливало людей от совершения самого акта. — Несколько секунд помолчав, Вайатт продолжал: — Слова по-прежнему употребляются и идея по-прежнему существует. Почитайте любую газету или журнал, послушайте любого ученого мужа, затрагивающего социальные вопросы, откройте наугад любой официальный отчет о заседаниях английского парламента: в девяти случаях из десяти вы наткнетесь на лейбориста, который прямо или косвенно ссылается на классовое различие, антагонизм, конфликт. Сам премьер-министр говорит о среднем классе…
— Но… — попытался было возразить рядовой Кемп. — Никаких «но»! — перебил его Вайатт. — Неужели вы действительно верите, что Ригли мог бы осудить происходящую сейчас забастовку, если бы он был в своих мыслях полностью на стороне среднего класса? Любое его действие и любое его публичное заявление говорит о том, что он сторонник разделенного общества. Разделение в обществе существует. Если бы его не было, не было бы и системы старых друзей, не было бы упрочившихся учреждений и заведений, не было бы сверхнациональной системы. Почему же тогда, по-вашему, жалуется отставной полковник, если выдвигаются планы постройки комплекса жилых домов рядом с его псевдотудорским имением в Кемберли? Почему собственники домов протестуют против строительства общежитий для незамужних матерей? Классовое разделение?
— Трудно сказать что-либо по этому поводу, сэр. В наши дни все крайне запутано.
Рядовой Джексон говорил мало. Из всех участников беседы он был политически наиболее сознательным. Его отец несколько лет назад поддерживал коммунистов и гордился этим.
— Да, запутано… и все из-за ошибочных убеждений. Для среднего класса модно быть социалистом, поэтому, если вы принадлежите к тем из низшего класса, которые говорят «у меня все в порядке», смело можете стать тори. Если вы имеете все, что хотели бы иметь: автомобиль, телевизор в ванной, лакированный торшер-бар и пять акций какой-нибудь компании, то вполне подходите для партии, представляющей благородную торийскую жизнь, особенно если это не стоит вам ни одного пенса.