Перринс вдруг резко переменил тему и спросил:
— Почему только вам не хватало одного важного качества для постоянного успеха?
— Безжалостности?
— Да. Разве это против ваших норм? Но неужели вы действительно не знали, против кого выступаете? Какой же был смысл думать о ее жизни больше, чем думают они о жизни всей семьи до племянника десятого колена.
Взволнованность Перринса в равной степени и изумляла и смешила Вайатта.
— Я и не думал ничего такого делать.
— Это было ясно с самого начала. И вот теперь конец.
Вайатт молчал, считая, что все очевидно само собой.
Перринс почему-то посмотрел на телефон, стоявший на столе. Что-то в этом аппарате заставило его зло усмехнуться. Постепенно выражение злости на лице исчезло, и он спросил:
— Разве вы не знали, что оказывали сопротивление аресту?
Вайатт отрицательно покачал головой.
— Вряд ли это будет хорошо для вас и ваших друзей. Репутация… репутация… будь она проклята. Один из моих людей ранил себя, но мало… И снова это ваша вина. Сейчас они готовят юридическую машину. Она будет работать необычно, с учетом необычности обстоятельств. Только одного у них не будет… — Перринс замолк и снова посмотрел на телефонный аппарат. — Вас.
За стеной послышались голоса. Большой Бен пробил три четверти часа. Оба вслушивались в тишину, не улавливая звуков. Вайатт первым нарушил молчание:
— Большего я и не ждал.
Оба встали одновременно. Капитан поставил свой бокал на стол. Перринс улыбнулся и протянул ему руку.
— Теперь для нас обоих — конец.
Через минуту Вайатта увели. Перринс обратил внимание на нетронутый бокал. Схватил его и слил виски в другой. Нарушение приказа и разглашение тайны. Телефонный аппарат с системой подслушивания стоял на столе. Перринс сам накликал на себя беду. Но теперь он мог смотреть самому себе в глаза, зная, почему так поступил. Перринс сел и стал ждать, когда за ним придут.
Благовоспитанная, шикарно одетая публика, толпившаяся у телетайпа в клубе «Букерс», расступилась перед пожилым человеком, вошедшим в фойе. Он степенно поднялся по ступенькам, будто они были сделаны специально для него.
К его приходу Ригг, Минтер и Уинлос были уже на месте. Комптон-Дуглас, как ему сообщили, спешно отправился в Тауэр в полной парадной форме с палашом, который он тащил, как костыль. Ему предстояло участвовать в церемонии вручения ключей королеве. Узнав об этом, Лэнгли откровенно обрадовался.
— Бедный старина Дуглас! Представляю, как он плетется, с трудом переставляя ноги, и несет бархатную подушечку с этими проклятыми железками. Принц, наверное, нагнется к матери и, заложив руку за спину, прошепчет: «Очень интересный полковник» или что-нибудь еще более потрясающее.
— Осторожнее, милорд, ваши слова могут быть истолкованы как предательство, — подшутил Ригг.
Лэнгли смеялся вместе с остальными. Настал момент посмеяться и пошутить.
— Слова — не дела, Ригг. Мы ведь рисковали ее жизнью.
— Риск был оправдан, — заметил Уинлос. — У нас ведь не было сомнений?
— Конечно были, — ответил Лэнгли, который не мог пожаловаться на свою память. Он улыбнулся — иногда шутить опасно.
— Что же теперь будет? — спросил Микер.
— В первую очередь мы должны вывести войска из Родезии. Я уже говорил с архиепископом. Он согласен с тем, что в это воскресенье нужно провести благодарственное богослужение. Я предложил ему организовать новую коронацию, и он очень обрадовался моей идее. Это будет хорошим началом. А как у тебя дела, Обри?
Минтер уже обо всем договорился с кем нужно. Братья во Христе с Фарм-стрит будут рады передать его нижайшую просьбу о благодарственном богослужении всем церквям и соборам. Счастливое событие надо отметить.
— Хорошо. А теперь поговорим о твоих делах, Мартин. Процесс должен быть таким, чтобы Нюрнбергский выглядел в сравнении с ним рядовым событием.
Ригг почесал подбородок и заметил:
— Это будет зависеть от политической обстановки.
— Ну, это дело простое. Хэмсон займется прессой, в войска пошлем соответствующие директивы, а Ригли придется совершить поездку по стране.
— Можем ли мы на него надеяться? — спросил Уинлос.
— Мы можем надеяться на вас, Уинлос. Он прислушивается к вашим суждениям. Посоветуем королеве намекнуть ему, что он джентльмен. При его привязанности ко всему коронованному, да если еще ему напомнить несколько вещей, о которых он, возможно, забыл… Что скажешь, Мартин?